Глава 1. (1/1)

Чёрные стрелки часов так быстро и нагло отмеряют минуты до начала рабочего дня, что хочется разбить их молотком к чёртовой матери и обвинить в бессонной ночи, подъёме не с той ноги и вытекшем из этого плохом – нет, ужасном! – настроении. Холодный кофе стоит в горле не проглатываемым комом, а истеричное подобие осеннего ветра беспрерывно долбится в закрытое стекло окна. Просторная комната, при всём своём желании, не принимает незваных гостей, которые, останавливаясь на пороге, сталкиваются взглядом с хмурым мужчиной и спешно, шурша белыми листами, возвращаются на свои стулья и за свои столы. Знает, что если он будет вот так просто сидеть и злыми молниями из глаз уничтожать потенциальных помощников, то она никогда больше не войдёт в это помещение, не улыбнётся, не наорёт с доброй усмешкой в ответ на его глупые отмазки не работать. Но что делать – не имеет ни малейшего понятия. Насильно впихивает в пустой желудок идиотические дозы чёрного кофе и вслушивается в тишину, словно в ней одной есть спасение для давшей трещину лодки спокойствия. А на листке, примостившемся клейкой стороной на мониторе компьютера, – несколько слов, две пары цифр, толика страха и куча рухнувших надежд.Долгий протест против хороших дней начался тем пятничным утром, которое, по всем законам зомбированной общественности и целой вселенной, не должно было получиться настолько страшным, что голова болит до сих пор. На работу он тогда явился с самой минимальной задержкой за всю свою жизнь – тридцать две минуты, но даже на эту маленькую его победу никто не обратил внимания, а он сам не успел порадоваться ей в полной мере. Потому что в заспанное сознание вкололи две новости, одна хуже другой, и поставили перед фактом, предательски согнувшим колени. Та, чей силуэт он надеялся увидеть, как по сложившейся традиции, первым в пятый рабочий день недели, пропала бесследно ещё задолго до наступления этого самого дня. Со слов Стрельникова он понял очень немногое: Ирину поймали ровно в тот момент, когда она дёрнула на себя подъездную дверь; преступники уже дали о себе знать, но требований пока никаких не выдвинули; никто из членов её семьи не в курсе – эти полоумные идиоты с самого утра трезвонили прямо в офис редакции. Предположения о мотивах похищения главного редактора, выдаваемые молодыми сотрудниками, отметались через одно, отчего было решено всё же просто сообщить в полицию.И вот сейчас идёт уже четвёртый – на календаре: понедельник – день неизвестности, а доблестные блюстители порядка так и сидят со сложенными в замок руками и даже не удосуживаются отвечать на телефонные звонки из редакции. Молодёжь продолжает готовить к выпуску новый номер с гораздо меньшим количеством статей, и только одна тень в офисе теперь не ходит и возмущается, а сидит и молча испепеляет взглядом предметы. Никто не сомневается, что Воронину тяжелее всех их вместе взятых, поэтому его стараются не трогать, дают время подумать и изложить план действий, который он пообещал ещё в тот роковой день.

Похитители, по закону жанра, позвонили в воскресенье после обеда и потребовали один миллион рублей наличными, не двусмысленно намекая, что обращение в полицию никому на руку не сыграет, иначе Ирину они получат по частям. Олег знал, что в сейфе Андрея есть сумма раза в два больше нужного выкупа, но тот не планировал так просто расставаться с деньгами, потому что не было никаких гарантий на освобождение Беловой. Тогда-то Воронин и поклялся вытащить её любыми способами, даже если для этого потребуются большие жертвы.- Тебя первого скормлю этим стервятникам! – в пылу злости бросил он тогда Стрельникову, размахивая перед его удивлённым лицом большим кулаком, и, быстро стянув с вешалки своё пальто, кинулся в самую пасть неспокойного города. Андрей не придал его словам никакого значения, ведь на эмоциях можно сказать что угодно, а расстраиваться из-за каждого пустослова – только карму себе портить.Игорь с Лизой стоят прямо за спиной Воронина и пытаются без слов заставить друг друга начать с ним разговор, но гляделки не приносят никакого результата – молодые люди между собой остаются непонятыми, а объект их экспериментов медленно перемещается в другое, более свободное он мешающих сейчас людей, помещение. На самом деле, в нём они уже давно присмотрели подходящего живца, которого можно отправить с крупной суммой на встречу с похитителями, но сообщить об этом боялись все, включая и генератора этой идеи – Андрея. Посему все работающие посменно ходили за ним по пятам, постоянно заикаясь о вещах, ведущих разговор в нужное русло, но не находя сил на выдвижение предложения прямо в лоб – как пулей, таким смелым выстрелом в упор.- Неужели так сложно сказать человеку, что он сейчас, своими руками может спасти другого человека? – Стрельников, сложив руки за спиной, величественно расхаживает по своему кабинету и внимательно наблюдает за каждым своим шагом по скрипучим доскам. – Он же изначально сам вызвался, так вперёд, пусть только пятки сверкают – денег я ему дам хоть прямо сейчас! – он вскидывает указательный палец вверх и в жесте подтверждения своих слов машет им в воздухе.- Ну, так сами и скажите ему, если это так легко, да пусть бежит, – Лиза хмурит брови и переводит взгляд с начальника на Игоря, желая найти для себя поддержку в его лице – тот в ответ утвердительно кивает и уставляется на Стрельникова.Андрей успевает раскрыть рот, но звуки не покидают указанных пределов из-за распахивающейся двери и смело переступающего порог Олега, решительно уставившего руки в бока. Он смотрит долго и пронзительно, заставляя Стрельникова нервно сглотнуть, а ребят, притихших друг напротив друга, съёжиться в ожидании завершения немой сцены.- Если ты не хочешь помогать, я всё сделаю сам! – медленно, с расстановкой цедит он сквозь зубы, впрыскивая в свои слова как можно больше ядовитой злобы. – Пусть это будет на твоей совести! – гордо поднимает подбородок, и раздаётся оглушительный хлопок деревянной двери, уносящий с собой и тяжёлые шаги.Лиза с Игорем несмело переглядываются и в один голос заливаются истеричным хохотом, наблюдая удивлённо расширяющиеся глаза начальника. Тот застывает в неестественной позе, тупо глядя на то место, где ещё секунду назад стояла тень, и не решаясь произнести ни слова, потому что они сейчас уже, наверное, лишние. При всей своей сложности вся ситуация оказывается такой простой, что аж смешно.***Налитые свинцом веки удаётся разлепить лишь со второй попытки, но это действо становится бессмысленным, как только находит понимание глубокой темноты помещения. На руках ощущается плотный узел верёвки, сдавливающий запястья до будущих синяков и неприятного, обжигающего уже сейчас трения о кожу. Ноги связаны тем же способом, который не позволяет даже сменить неудобную позу. В памяти нет ни одной картинки, только свеж знакомый запах сырого подвала и канистры с бензином, что удушливым облаком обволакивают лёгкие, лишая возможности внятно думать. Хочется плакать, но холодное помещение остужает горячую влагу на щеках и не пускает её дальше пределов тонкой шеи со следом от верёвки. По вискам колотят не самые плохие мысли, и она, не успевая увидеть полоску тёплого света лампы, проваливается в забытьи.