50. Лимоны (2/2)

Лимонады, чаи с лимоном — это, «возможно-о-о», она и пробовала и даже «немножко-о-о» любила. Но сегодняшний день уверил её, что она точно никогда и ни за что не ела лимоны. Ни в чистом, ни в каком другом виде. И не будет — маме даже не стоило просить!

— Хорошо-хорошо, моя дорогая, — Икуко слегка рассмеялась пылкости дочери и принялась переливать готовое содержимое сотейника в другую ёмкость. — Половина дела сделана, через полчасика или чуть больше уже будет готов твой любимый пирог.

— Ура! — завопила Усаги, вытянув руки вверх и захлопав от радости в ладоши. Ей не терпелось вновь попробовать чудесный вкус маминого пирога. — Тебе точно не надо помочь?

— Всё в порядке, дорогая, мне просто нравится наслаждаться твоей компанией, — Икуко потрепала её за щечку, вызвав звонкий смех, и сама широко улыбнулась. — Спасибо.

— Всегда пожалуйста! — Усаги была невероятно горда собой.

Развернувшись назад, она одарила играющегося брата ехидной улыбкой. Он, конечно, этого не заметил за весёлой игрой с папой, но Усаги не могла не злорадствовать. Она — старше и полезнее! И мамочка её похвалила.

Икуко вытащила из холодильника форму с тестом, которую подготовила ранее, и принялась заливать её остывшей лимонной массой. Выровняв начинку на тесте, приступила очередь второй половины. Усаги, изначально с интересом наблюдающая за волшебным процессом, заподозрила что-то неладное. Память крохотной девочки активизировалась, заставляя прийти не к самым приятным выводам.

— Буэ-э, мама! — запротестовала Усаги, потянувшись ручками к железной формочке для пирога. В которую — о ужас! — залили те странные лимоны. — Ты что делаешь?!

Искренне недоумение, отразившееся на её лице, изрядно рассмешило маму, заставив Усаги надуться и с негодованием уставиться на будущий пирог перед ней. Это что же такое творилось?! Она вновь перевела взгляд на веселящуюся мать, ожидая незамедлительных ответов.

— Как это что? — притворное удивление в её голосе заставило Усаги нахмуриться. — Твой любимый пирог, конечно же.

— Я тоже так думала, пока ты туда не добавила лимоны! — прикрикнула Усаги, желая остановить маму с порчей пирога, пока было не поздно. Но сладости было уже не спасти. — Ты это специально?

— Но это ведь лимонный пирог, — Икуко продолжала улыбаться, но в какой-то момент её начало одолевать беспокойство. — Уса, ты в порядке?

Лёгкие бусинки слёз скопились в уголках голубых глаз, обещая превратиться в водопад, из-за чего Икуко стремительно бросилась к дочери. Прижав её голову к своему животу, она принялась успокаивающе поглаживать золотистые волосы. Усаги же, сжав в ладошках мамин фартук, принялась хлюпать носом. Как так?

Это ведь был её любимый пирог. И по вкусу он никак не походил на ужасные кислые лимоны. Да и пах совсем иначе! Очень сладко и маняще, а запах цитрусовых Усаги всегда бы узнала — от них, несмотря на положительные стороны, несколько щипало нос, из-за чего изредка хотелось чихать. От запаха маминой выпечки же только слюнки текли. Так почему же так случилось?

— Ты не любишь меня? Поэтому так шутишь? — проскулила Усаги, не имея возможности прийти к каким-либо логическим заключениям. — Я же хотела твой фирменный пирог.

— Усаги, зайка, — принялась успокаивать Икуко. — Это всё тот же твой любимый пирог, обещаю! Просто когда я тебе говорила его полное название раньше, ты не запоминала, только и причитала что «пирог да пирог». Никто не хотел тебя обидеть!

— Но они ведь совсем разные, — принялась спорить Усаги, глотая слёзы, и начала растирать влагу по пухлым щёчкам. — Я же только что попробовала лимоны. Они мне не понравились!

— Да, но ведь и чай с лимоном, лимонад отличаются на вкус, как мы с тобой выяснили, — мама опустилась на колени перед ней, чтобы их глаза были на одном уровне, и заботливо пригладила прядки волос. — Здесь то же самое! Знаешь сколько всего я вкладываю в пирог, чтобы он приобрёл такой вкус? Сахар, сливочное масло, та самая пудра, что всегда остаётся на твоих милых щёчках.

Усаги вновь всхлипнула, но её плохое настроение медленно отступало. Не что чтобы она до конца поверила маме, но с другой стороны — она ведь никогда её не обманывала, для сомнений не было поводов. Кроме собственных ощущений — вот никак не вязались у неё кислые лимоны и вкуснейший мамин пирог. Лимонный, как оказалось…

— Что у нас случилось? — к ним подошёл отец, ласково устроив свою большую ладонь меж оданго Усаги, из-за чего она подняла к нему глаза. — Ты чего плачешь, моя прелесть?

— Оказывается, мама всё это время добавляла в пирог лимоны, а я не люблю лимоны, — пожаловалась Усаги, надеясь на поддержку со стороны папы.

— Открыла для себя Америку, получается, — хохотнул Кенджи, потрепав её по макушке. Но Усаги лишь больше нахмурилась — она не поняла смысла слов отца, но точно поняла, что поддержки от него не дождаться, из-за чего надулась с новой силой. — Лопнешь так.

— У неё случился переломный момент в жизни, — тяжко выдохнула Икуко, вновь выровнявшись. — Разрыв шаблона, так сказать.

— Вы — обманщики! — прикрикнула Усаги и тут же дёрнулась, желая скинуть отцовскую ладонь с головы. — Не хочу я больше пирога.

— Тогда мне больше достанется! — заверещал Шинго, подбегая и хватаясь за ногу отца, чтобы не упасть.

— Эй! — предупреждающе начала Усаги, но тут же осеклась.

Зачем ей было теперь сражаться за лишний кусочек пирога? Раз он с лимонами, то пусть Шинго хоть подавится или лопнет от счастья! Ей теперь какое дело? Но неизвестный червячок всё равно съедал изнутри.

— Всем достанется поровну, — Кенджи наклонился, чтобы подхватить сына на руки и обратился к дочери: — Ты ведь не будешь отказываться от пирога? Мама так старалась, чтобы всех нас порадовать, а тебя в особенности — ты ведь так любишь его.

— Но он с лимонами, — в который раз поканючила Усаги, но уже не так уверено. — Не знаю.

— Тогда сделаем так, — начал отец, вновь ласково взъерошив ей волосы. Шинго всячески пытался ревностно оттянуть его руку от сестры. — Прежде чем ужинать, ты сначала попробуешь пирог, хорошо? Если он будет таким же вкусным, как и всегда, тебе будет нечего переживать. Договорились?

— Угу, — пискнула Усаги, наслаждаясь поглаживаниями по своей голове и улыбкой, которую папа дарил ей.

Она обернулась к маме, чтобы увидеть, что та тоже ласково ей улыбалась, после чего принялась готовить дальше, будто только и ждала одобрения Усаги. Поэтому, в последний раз хлюпнув носом и окончательно вытерев всю влагу с лица, она терпеливо принялась ждать пирог. В конце концов, родители никогда не желали ей зла и всегда оберегали. Они точно не стали бы ей подсовывать что-то плохое.

***</p>

— Кажется, проснулась, — мужской голос, смутно знакомый, ворвался в полусонное сознание Усаги. — Выглядит всё так же мило, как раньше. Не могу поверить…

— Папа? — неуверенно прошептала Усаги, пытаясь разлепить глаза.

Голова всё ещё немного покалывала, но ей определённо стало лучше после небольшого сна. Только вот хотелось ещё и как можно больше. Мамору предупреждал, что смена часовых поясов дается нелегко, но без этого было никак. А возможно, она всё ещё спала, иначе почему лицо отца перед ней было таким заплаканным и радостным одновременным.

Осознание резко окатило Усаги — она попыталась тут же сесть, но пара заботливых рук опередила её, с неразборчивыми нравоучениями помогая сесть более аккуратно. Одна из рук опустилась ей на живот, из-за чего тело пробрала судорога. Но не только она содрогнулась — отец, словно ошпаренный, тут же отдёрнул ладонь, которой ненароком задел её, из-за чего Усаги смутилась. Она не хотела, чтобы это выглядело так, будто ей неприятно, будто к ней нельзя прикасаться. Поэтому она послала папе одну из своих самых чарующих улыбок.

— Ты тоже дома, я так рада, — прошептала она.

Голос не подчинялся, не то от волнения, не то от недавнего пробуждения. Но её определённо услышали — папа свободно выдохнул, на его лбу даже виднелись несколько капель пота. Но более всего привлекала внимание улыбка да морщинки, образовавшиеся после неё. Неужели папа всегда выглядел так старо? Усаги помнила их лица, куда без этого, но не могла понять — не то восприятие так сильно поменялось, не то голова была одурманена более приятными воспоминаниями прошлого, как и образы её семьи.

— А я-то как рад, что ты дома, Уса, — отец ответил ей таким же шепотом и, нащупав её ладонь, крепко сжал. — Добро пожаловать домой.

Не сдержавшись, Усаги всхлипнула и тут же заревела, кидаясь в объятия отца. Оставив простор для своего живота, она обвила руками его шею, носом уткнувшись ему в грудь. Кенджи незамедлительно принялся поглаживать её по волосам, что-то причитая, как всегда, когда пытался её успокоить.

Снова становилась плаксой. Хотя, справедливости ради, последнюю неделю у неё было слишком много поводов для слёз. Но сейчас, ощущая когда-то утерянное тепло, это, несомненно, были слёзы счастья. А возможно секретное оружие, которое маму уже не особо пробирало к семнадцати годам Усаги, а вот на папу действовало всегда.

— Удивительно, но твоя мама как всегда оказалась права! — образовавшуюся тишину первым нарушил отец, не переставая обнимать Усаги. — Как бы мне ни хотелось верить, что ты жива, сложно было довериться чутью твоей мамы. В конце концов, что только не думается обезумевшей от горя женщине.

— Кенджи! — ворчливо осекла его мама, вызвав улыбку у Усаги. — Ты что такое говоришь?

— Да а что такого-то? Усаги ведь живая и сидит сейчас рядом с нами. Зачем уже заморачиваться об этих деталях?

— Всё в порядке, — поспешила заверить родителей Усаги, переживая, что лёгкость слов отца могла разъярить маму. — Но тебе и правда стоило бы чаще прислушиваться к маме.

— Я уже наслушался за вечер твою маму — она мне сжато поведала историю твоих приключений, теперь я хочу насладиться голосом моей любимой дочурки, — к папе медленно возвращалась его весёлость в голосе, он вещал всё громче и увереннее, продолжая улыбаться. — Как твоё самочувствие? Стало получше?

— Хотела бы ещё поспать, — в доказательство своих слов из Усаги непроизвольно вырвался зевок, и она поспешила прикрыть рот рукой под смех отца. — Не выспалась.

— Узнаю свою Усаги, — отец потрепал её макушку меж оданго, которые во сне чуть растрепались, но пока что не грозились окончательно развалиться. — Всё такая же засоня.

— Ещё кушать хочу, — пробубнила она, надув щёки в ответ на слова отца.

Теперь, сидя рядом с обоими родителями, её погружение в юность только прибавляло оборотов. Они продолжали на неё смотреть со смесью огромной радости и лёгкой тревоги, Усаги не могла не ощущать этого. Если маме было легко смириться, то от папы исходили вибрации неуверенности, будто всё происходящим было хорошим сном. Или плохим. И Усаги понимала его прекрасно.

Поэтому, чтоб разогнать наваждение, она сжала ладонь отца в ответ, ярко улыбаясь зубами, как бывало каждый раз, когда она встречала его с очередной командировки. Жаль, что теперь отец вряд ли был в состоянии поднять её на руки и закружить. Но у него скоро появится внучка, которую, как Усаги надеялась, он примет и полюбит не меньше, чем её и брата.

— Может, пока что чаю? Пока я буду греть ужин, — предложила мама, поднимаясь на ноги.

Усаги кивнула ей и вновь обернулась к отцу, который принялся заботливо отводить пряди волос с её глаз. Делиться с ним многими пережитыми моментами было бы немного тяжело, поэтому удачные стечения обстоятельств очень помогли. Она, несомненно, любила своего отца, но были ли они близки настолько? Нет.

Быть папиной принцессой Усаги очень нравилось. Он всегда её баловал, защищал от несправедливых нападок мамы, иногда смешно шутил и всегда привозил подарки и сладости с командировки. Но те самые поездки стали так же главным барьером между ними. А может потому что они были разного пола, и в силу этого Усаги не делилась многими переживаниями — папа попросту бы не понял. Особенно всех тех любовных шуров-муров.

— Мама много сказала, и ты устала от всех этих разговоров, понимаю, — начал Кенджи, на что Усаги немного напряглась, но всё же кивнула головой. — Но как папа, я, конечно же, не могу не задать важный вопрос. Ты больше не Цукино? Кто тот счастливчик, который взял в жены моего крольчонка?

Усаги тяжело выдохнула — почему-то она подозревала именно этот вопрос. Конечно, это было едва ли не единственным, о чём она ещё не рассказала маме, желая это сделать в присутствии всей семьи и самого Мамору непосредственно. Так было бы быстрее и безопаснее. Всё-таки её история беременности не кишала здравомыслием, пусть и без сожалений.

Она заёрзала на диване, прикусив нижнюю губу. Продолжать держать родителей вне видения было жестоко — они и так прожили в заблуждениях два года, посещая её могилу. Но и рассказать всё-всё было очень тяжело — Усаги невероятно стеснялась. И пусть по ней прекрасно видно, что целомудрие больше не было синонимом её личности, всё равно неловкость затапливала несчастное сознание. Сжав в руках край одеяла, наполовину прикрывающее её тело, она набрала побольше воздуха в лёгкие.

— Помните, я вам рассказывала про свою первую влюблённость?

— Это ты про того соседского мальчишку, что вернул тебе мяч, когда ты его перекинула через забор? — предположил папа, на что со стороны мамы раздался смешок, когда она вернулась с чашкой горячего чая для Усаги.

— Мне было шесть, это не считается, — Усаги закатила глаза, но, тем не менее, удивилась, что отец помнил нечто подобное.

— Ты про того молодого человека из «Короны»? — спросила мама, опуская на диван рядом с ними.

— Да, — смущённо ответила Усаги, обхватив ладонями чашку — её любимую, с кроличьими ушками. — Я про него.

Август, 1995 год.</p>

Усаги не просто зашла домой — она буквально вломилась. Громко, грозясь разрушить половину близь стоящих предметов. Это не было чем-то удивительным для такой девочки-катастрофы как она, но теперь у неё были некоторые объективные причины для причинённой разрухи — пелена перед глазами.

Слёзы, застилавшие глаза Усаги, мешали ясному взору. Но её это совершенно не заботило. Любую боль в ноге, которой она случайно ударилась о порожек, заглушала невероятная боль в сердце. Столь больно, что она невольно схватилась за грудь, желая заглушить внутреннюю боль.

За что, за что, за что? Бесконечный вопрос круговоротом всплывал в голове и ничем другим не сменялся. Как худшая заезженная пластинка, которая с трудом снималась со сломанного проигрывателя, и приходилось терпеть, пока кто-нибудь не поможет. Только ощущаемая боль была настолько острой, что буквально хотелось умереть, не просто закрыть уши и ждать.

— Ты чего буянишь? — отдалённо слышался голос мамы, но Усаги не могла сосредоточиться на окружающем мире. — Уса?

Размытый образ мамы мелькнул перед ней — всё было именно настолько плохо. Практически не видно, не слышно, ничего, кроме гула в ушах, в котором эхом отдавалось её учащённое сердцебиение. Оставалось только одно.

Усаги, издав нечеловеческий вопль, кинулась в объятия матери, желая, чтобы та забрала все печали. Не стесняясь, Усаги продолжала рыдать и пачкать платье матери своими слюнями, соплями и слезами. Это вообще заботило её в самую последнюю очередь. Потому, сильнее обхватив тело матери, она лишь сильнее принялась пытаться выплеснуть все свои чувства.

— Уса, что случилось? — где-то отдалённо слышался вопрос, но отвечать на него не было ни сил, ни желания. — Ох, Уса…

— Что у вас тут произошло? — а вот следующий голос заставил Усаги немного встрепенуться.

Она со скоростью света оттолкнулась от матери и с ужасом уставилась на папу, который с примесью интереса и тревоги переводил взгляд с Усаги на маму. В его глазах так и читалось полнейшее непонимание. Он начал подходить ближе, из-за чего Усаги поспешила отвести взгляд в пол и принялась ускоренно утирать все слёзы, продолжая хлюпать носом. Папа точно не входил в планы её истерики.

— Мой крольчонок, что случилось? — с добродушной улыбкой начал отец, приобняв за плечо. — Снова неуд получила?

Усаги на его реплику лишь закатила глаза и страдальчески застонала, намереваясь отодвинуться и как можно скорее сбежать в свою комнату, чтобы вдосталь наплакаться. Если рассказать маме о всех тягах на сердце не составляло проблемы, то открыть свою душу перед папой… Было крайне неловко. Он мог попросту не понять.

— Хотя тогда ты бы точно не бежала к маме, — теперь на отца уставились две пары идентичных голубых глаз, выражающих ярый скепсис насчёт его адекватности. — Всего лишь предположение.

— Усаги, дорогая, что случилось? — мягко спросила маму, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Ты же ходила в своё любимое кафе. Что же могло случиться?

Поделиться очень хотелось — ради этого она, чёрт возьми, и неслась стремглав домой, надеясь найти утешения в родных объятиях. Никто другой бы не понял, никому другому Усаги вовсе и не собиралась рассказывать о произошедшем. Только вот Мотоки-онии-сан наверняка понял, что случилось — она сама раскрылась ему через их особый шифр.

Румянец обволок нежные щёки Усаги, но губы её плотно сжались, не желая рассказывать всех подробностей при папе. Она прекрасно знала, как тот отреагирует.

— Снова встретила того мальчика? — проницательно поинтересовалась мама. Очень не вовремя.

Глаза Усаги в ужасе округлились, а вот рядом стоящий папа с ужасом вздохнул, глупо уставившись на неё. Этого она и боялась.

— Уса, солнышко, тебе рано для женихов!

Эта песня звучала очень много лет и очень громко — папа до того ревностно относился к любому проявлению внимания к Усаги со стороны мальчишек, что один раз едва ли не разрыдался. Потому вся женская половина семейства Цукино всячески избегала подобных тем при папе. Только вот что-то мама сдавала позиции, за что Усаги наградила её недовольным взглядом.

— Он мне и не жених! — вспылила она, не выдержав страдальческого взгляда отца. — И вообще, я ему войну объявила, так что тебе нечего переживать!

— Как это не переживать, когда ты о войнах заговорила, — тревожно запротестовал Кенджи. — Он тебя обидел? Как его зовут?

— Идиот, вот как! — зарычала Усаги и, стряхнув с плеч родительские ладони, поспешила в свою комнату. — Всё нормально! Я плакала, потому что мороженица сломалась, и я не смогла попробовать желанный десерт.

Буквально в один момент Усаги добралась до своей комнаты, громко захлопнув дверь и устало опустившись на мягкий ковёр под ней. Она, захватив в плен объятий ближайшую игрушку, прижала оную как можно сильнее. И вновь заплакала.

Практически беззвучно, уже не так истерически, Усаги пускала слёзы, оплакивая свои чувства. Удивительно, как оборот завершился — она только приняла то, что мучило её несколько месяцев, как всё разрушилось в одно мгновение. И всё потому что она ребёнок.

Это казалось безумно нечестным — она ведь не виновата в том, что родилась так поздно. Но именно из-за этого её воспринимали лишь как забавную девчушку, над которой весело издеваться. Если вообще стоило говорить о должном восприятии — он ни раз не гнушался напомнить о её глупости. И ещё много-много обидного. Каким образом он вообще ей понравился?!

А ещё глупый папа… Усаги собиралась окончательно разочароваться в мужчинах — ведь, кажется, даже Мотоки-онии-сан совсем не понял её намерений. Хорошо, хоть Шинго не застал её стенаний — его насмешки сейчас были бы куда хуже искренних отцовских стенаний. Всё-таки поплакать можно было и наедине.

Усаги перевернулась на другой бок, понимая, что отлежала себе все конечности. Она особо не разводила сырость, но предательские слёзы никак не заканчивались, как и круговорот мыслей. Но стоило ухватиться взглядом за журнал неподалёку, как он тут же завладел её интересом.

Утерев слёзы о края футболки, Усаги ближе подвинулась к стопке макулатуры у себя под столом. Привлёкший журнал был типичным чтивом для девочек её возраста, который она одолжила у Нару ещё в начале летних каникул, но до сегодня и не вспоминала о нём. Пожалуй, если бы не обложка, Усаги не заинтересовалась бы им вплоть до конца каникул.

Но ярко-красная обложка виднелась даже через пелену слёз. А точнее тот, который выделялся на таком контрастном фоне. Высокий синеглазый брюнет, окруженный ещё двумя парнями. Но Усаги смотрела только на того, что красовался по центру обложки, задорно улыбаясь и подмигивая.

Наваждение, окутавшееся Усаги от привлекательной внешности, тут же разбилось об раздражение ассоциаций. Очередной дурак. Все они такие были, эти брюнеты с синими глазами. Но, тем не менее, она зачем-то открыла журнал на странице, где расположилось интервью парней с обложки. Ради научного интереса.

И только.

***</p>

— Хочешь сказать, что тот, кто разбил твоё юное сердце, теперь станет отцом твоего будущего ребёнка? — тревога, с которой говорил папа, заставляла сердце Усаги наполниться ностальгирующим теплом. — Он ведь отверг тебя!

— Папа, он даже не понял, что он мне нравится, — выдохнула Усаги и отпила глоток чая. Не хватало только дольки лимона. — Я никогда ему не признавалась, только неправильно интерпретировала происходящее и придумала всё за него. Мамору узнал, что он мне нравился только совсем недавно. И был удивлён не меньше твоего сейчас.

— Но твоя мама тогда рассказывала мне другое, — нахмурился отец.

Икуко пнула его в голень, одарив предостерегающим взглядом. Кенджи виновато улыбнулся и принялся потирать затылок. Усаги же осталось лишь несдержанно фыркнуть.

Подозрения насчёт того, что мама, так или иначе, всё-таки сдавала её папе, всегда существовали в сознании Усаги. И теперь, когда это напрямую подтвердилось, оставалось лишь посмеиваться — если раньше её это обязательно разозлило, то теперь она была рада. Юношеский максимализм мешал быть искренней, но теперь, когда она это переросла, было только в радость посвящать папу в тягости своих любовных приключений. Не без толики стеснения, конечно.

— Тогда мне было пятнадцать. Я многого не понимала. В моём представлении он должен был догадаться о моих чувствах. Но, как оказалось, для него это сложно, даже когда супер очевидно. Да и наша разница в возрасте, — выдохнула Усаги, поглаживая кружку в своих руках.

— Хочешь сказать, что он и сейчас не понимает, что нравится тебе? — папа едва ли не впервые проявлял чудеса сообразительности в подобных вопросах. — Так какого чёрта у тебя вот это?

— Это моя дочь, не говори так о ней! — возмутилась Усаги, серьёзно взглянув на отца. — И твоя внучка!

В какой-то мере Усаги ликовала, что в Японии и в её семье в целом не было конкретизированных секс-просветов — она ни коем образом этого бы не вынесла. Провалилась под землю, но так как это невозможно, оставался выход в окно. Это же невероятно смущало! Даже теперь. Конечно, возможно, подобные вещи предотвратили бы раннюю беременность и прочие казусы…

Усаги мотнула головой — становилась как папа. Неосторожно думала о том, о чём уже не следовало. Погладив животик, она мысленно извинилась перед своей дочерью за подобные мысли — она не жалела. И Мамору тоже. А о большем и не стоило переживать.

— И когда ты нас познакомишь со своим женихом? — через какое-то время вновь заговорил Кенджи.

По его бегающим глазам и неусидчивому на одном месте положению было прекрасно понятно, что он безумно жаждал увидеть того, кто украл сердце его единственной дочери. Мама, пусть и не была столь настойчивой, тоже загорелась при упоминании Мамору, но выбрала выжидающую тактику. Они с папой так замечательно гармонировали.

— Мне больше интересно познакомиться с той, с кем вы так мило беседуете, — не успела Усаги раскрыть рта, как новый голос, незнакомый её восприятию ворвался в дом.

Все как один развернулись к владельцу этого голоса, и если родители лишь улыбнулись, то глаза Усаги удивлённо расширились. Её младший брат за эти пару лет изменился буквально до неузнаваемости. А его сломавшийся голос и вовсе не был схож со звучанием той пищалки, что она запомнила при отъезде. Ей хотелось встать и ласково потрепать брата по пшеничной шевелюре, но его холодный взгляд вызывал ряд неприятных мурашек по позвоночнику.

— Шинго! — мама тут же поднялась и бодро направилась к нему, заключив того в свои объятия. — Ты не узнал свою старшую сестру? Это ведь Усаги.

— Моя старшая сестра умерла два года назад, я не знаю эту женщину, — равнодушно ответил Шинго, продолжая смотреть на Усаги невозмутимым взглядом.

По всей видимости, ложкой дёгтя в её банке мёда стал Шинго. Что было неудивительным, исходя из того, что успела рассказать мама. После её пропажи ему пришлось быстро повзрослеть — заботиться о родителях, умоляя тех продолжать жить дальше. Он невероятно злился на неё. Что сбежала, эгоистично оставив всех, кто её любил и оберегал, выбрав какого-то пацана. И без того хрупкие отношения между ними рухнули в день её побега.

Нет. Шинго был лимоном — кислым, противным. Но Усаги ещё очень давно поняла и приняла все полезные свойства цитрусовых, по-своему полюбив их. И она прекрасно понимала эмоции брата. Но, тем не менее, нельзя было отрицать острую боль, пронзавшую её изнутри от его леденящего взгляда.

Усаги, опираясь на любезно предложенную ладонь отца, принялась подниматься на ноги. Свободной рукой она поддерживала живот и мысленно набиралась смелости для грядущего разговора. Наконец-то её настигло то, чего она одновременно боялась и желала — осуждение.

— Ты ещё и с довеском припёрлась, — хмыкнул Шинго, сверля Усаги взглядом с высоты своего роста. Никакой упрёк со стороны матери на него не подействовал. — Осталась совсем одна и вернулась за помощью?

— Я могу сама о себе позаботиться, спасибо, — Усаги держалась из всех сил, чтобы не впасть в крайности и не затеять детскую перепалку или того хуже — драку. — Но настоятельно попрошу так не выражаться о моей дочери. В конце концов, это также твоя племянница. Не надо так говорить.

— Говорю ещё раз — ты мне не сестра. Она умерла для меня два года назад. Я не знаю тебя и не желаю. Как и то, что ты вынашиваешь, — продолжил Шинго, и каждое его слово кололо всё больнее, но Усаги продолжала стойко держаться. — Зачем ты припёрлась?

— Молодой человек, попрошу следить за языком, — отец тоже поднялся и угрожающе двинулся на Шинго, но рука Усаги его остановила. На его немой вопрос она лишь покачала головой. — Ты уже не ребёнок.

— Вот именно, что нет, и всё благодаря ей, — он пренебрежительно махнул в сторону Усаги, но Икуко поспешила схватить его ладонь в свою цепкую хватку. — Тебе напомнить, как мне пришлось стать опорой для мамы, когда мы остались втроём, но ты не всегда был рядом? Как мне пришлось забить на свои проблемы, разгребая то, что оставила эта эгоистичная дура? Мне страшно представить, что могло быть с мамой, не будь я рядом.

— Если тебе кого и стоит обвинять, то только меня, — запротестовала мама, с мольбой глядя на Шинго. — Если бы не мои проблемы, тебе наверняка было бы лучше…

— Нет, не было, — он замотал головой и вновь заговорил стальным голосом: — Она ушла и забрала с собой не только нормальную жизнь каждого из нас, но и частичку твоей души. А после продолжала отравлять фактом своей смерти. Чтобы в конечном итоге появиться в нашем доме. И для чего? Показать ребёнка? Сказать никому ненужное прости?

— Шинго, я тебя прошу, прекрати, — умоляла Икуко, на глазах которой наворачивались слёзы.

— Что ты от нас хочешь?! — он всё-таки озверел и прикрикнул на всю гостиную.

Усаги застыла как вкопанная. И если по её лицу, вероятнее всего, мало что можно было сказать, то внутри будто всё перевернулось, сжалось и собиралось взорваться. Она чувствовала, как затруднялось дыхание, но держалась ради своей дочери. Им не стоило переживать ради сохранения здоровья.

Это оказалось обиднее, чем можно было представить. Усаги невольно задумалась, что было бы с её ментальным состоянием, услышь она что-то подобное от родителей. Если на неё так реагировал брат, с которым последние годы она практически адекватно не контактировала, что было бы, возненавидь её те, чьего прощения она действительно желала?

Ей действительно повезло, что худшие опасения не случились. Её приняли и всё ещё любили. Более того, мама её ждала всё это время. Так почему же так болело от слов того, кто якобы значил для неё менее всего в этом доме? Почему приводящий в ужас взгляд брата заставлял чувствовать себя столь ничтожно?

Слова застряли в горле — Усаги была уверена, что стоило открыть рот, как из неё вырвется вопль отчаяния, а после пол затопит от её слёз. Горечь прожигала изнутри, снова кружилась голова, но она не хотела выглядеть жалкой. Не хотела плакать, чтобы пожалели, и уж точно не хотела использовать свою девочку как предлог для более скорого прощения. Она всего лишь искренне хотела, чтобы у её дочери были бабушка и дедушка. И дядя, который, казалось бы, возненавидел её ещё до рождения.

Только вот его выражающий презрение взгляд начинал действовать на нервы.

— Хочу, чтобы ты фильтровал свой базар, когда разговариваешь со старшей сестрой! — зарычала Усаги, стиснув руки в кулаки. Ещё одно слово, и она его ударит, честное слово. — То, что ты теперь выше меня на сколько-то там сантиметров, не даёт тебе никакого права меня оскорблять. Где твоё уважение, мелкий?!

Все вокруг опешили от напора, выданного Усаги, Шинго даже растерялся, глупо приоткрыв рот. Вся его напыщенность куда-то испарилась, а в глазах читалась неуверенность.

— Честное слово, не будь я беременной, я бы тебя отмутузила как в детстве, а то и сильнее! — продолжила Усаги, пока у неё была таковая возможность.

— Да не будь ты беременной, ты бы никогда здесь более не появилась! — парировал Шинго, оправившись от шокового состояния. — Просто наконец-то признай, что тебе нужны деньги, немного надави на этих стариканов, получи своё и проваливай навсегда!

— Появилась бы! Да, я прилетела, потому что понимала, что никогда не стану хорошей матерью для своих детей, так ужасно поступив с семьей, что дала мне всё! — страх, ещё недавно окутавший сознание Усаги, с каждым произнесённым словом окончательно отходил на задний план. — Но я всегда думала о вас, помнила и в глубине души жаждала скорейшей встречи. Если ты думаешь, что мне было хорошо — нет, не сразу! И я полностью заслужила всех страданий, свалившихся мне на голову. Но я не хотела, чтобы страдал кто-то из вас. Я не знала, что была мертва для вас, не знала!

— Хочешь сказать, стоило тебе прозреть, как ты сразу прилетела осчастливить родителей своим внезапным оживлением? — скептически произнёс Шинго, насмешливо приподняв брови.

— Я… — Усаги запнулась, её глаза в небольшой панике забегали по комнате, чтобы увидеть, что каждый член семьи уставился на неё, ожидая продолжения. — Я узнала, как обстоят дела год назад, но…

— Что и требовалось доказать, — ухмылка победителя украсила мрачное лицо Шинго, и из Усаги более не могли вырваться никакие связные слова. — Двуличная дура.

— Шинго… — слабо запротестовала Икуко, но тот лишь отмахнулся от её рук и проследовал к лестнице на второй этаж.

Он прошел нарочито близко к Усаги, не удостоив её ни взглядом, ничем. Будто её не существовало. И, вероятнее всего, не будь она в положении, задел бы плечом, чтобы подчеркнуть её отсутствие для него.

— Шинго… — Усаги предприняла попытку вновь заговорить и прикоснуться к брату, пока была возможность, но отец схватил её за ладонь, и предостерегающе покачал головой.

— Ему стоит обдумать это, принять, — начал Кенджи, со слабой улыбкой глядя ей в глаза. — Нам всем по-своему далось нелегко. И, несмотря на всё сказанное, он любит тебя. Он тосковал по тебе. Просто ему нужно гораздо больше времени, чем нам с мамой.

Усаги хотелось бы верить, что всё было так, но верилось с большим трудом. Более того, теперь поселилось ощущение, что слова Шинго как-то и повлияли на родителей, которые растеряли весь тот запал, что был им присущ некоторое время назад.

Вкус лимонов, оставленных Шинго, внезапно напомнил те самые неприятные ощущения из детства.

Хотелось плакать, но ей стоило прекратить в принципе нервничать. Только окончательно успокоиться было тяжело — ей нужна опора, её поддержка. Усаги до безумия хотелось в объятия Мамору, чтобы уткнуться носом в его рубашку, чтобы вновь осопливеть, обещая обязательно постирать. Лишь бы разрешил выплакаться, погладил по волосам и поцеловал в макушку, обещая, что всё будет хорошо.

Но вместо этого её окутали заботливые руки — это было поразительным, но невероятно приятным. Усаги удивлённым взглядом уставилась на родителей, но те лишь улыбались ей, тем самым заверяя, что они рядом. Их действия говорили громче слов. И, улыбнувшись, Усаги позволила себе утонуть в их любви.

— И всё-таки папа очень хочет познакомиться с твоим женихом, — вновь завёл шарманку Кенджи, вызвав вокруг себя волну смеха. — Он сначала должен просить моего благословения! И только.

— Обязательно, папочка, я для этого его сюда и привезла, — протянула Усаги, посмеиваясь.

— Ты прилетела сюда с ним? — удивилась Икуко. Она вновь поглаживала волосы дочери.

— Конечно, иначе бы он меня сюда не пустил, — кивнула Усаги. — Он мне дал возможность пообщаться с вами наедине, попытаться решить все наши разногласия семейным составом. Прежде чем я вас познакомлю. Он тут недалеко, в «Короне».

— Как символично, — улыбнулась мама, медленно отстраняясь от групповых объятий. — Значит, он придёт сюда? Надо посмотреть, что там с нашим ужином — он наверняка остыл.

— Да, Мамо-чан обещал прийти, как только я позвоню, — прощебетала Усаги, замечая, как отец содрогнулся от ласкового прозвища для Мамору. — Вы не против, если я позвоню уже сейчас?

— Чем быстрее придёт, тем лучше, — сурово кивнул Кенджи, вызывая улыбку дочери. — Более того, есть вероятность, что в присутствии постороннего взрослого мужчины у Шинго поубавится гонору.

— Думаешь, он согласится с нами поужинать? — тихо спросила Усаги, добираясь до своего телефона.

В её представлении стадии осознания, принятия и прощения у брата будут длиться неимоверно долго, если вообще когда-либо закончат свой круг. Усаги слегка дрожащими руками набирала номер Мамору, лишь надеясь, что тот не поймёт, насколько тяжёлым выдался последний разговор, оставив некоторые прорехи в её душе.

Но не успела она нажать кнопку вызова, как раздался дверной звонок, заставивший её сердце ликовать в предвкушении.

— Неужели так быстро добрался? — отец озвучил мысли всех присутствующих.

— Я ещё даже не успела набрать, — ответила Усаги, но, тем не менее, поспешила к двери, надеясь, что это был он.

В конце концов, уже было поздно, а она всё не звонила. Усаги оставила ему адрес их дома на всякий случай, поэтому не было ничего удивительного в том, что всегда заботящийся о них Мамору явится к дому Цукино словно бравый джентльмен, чтобы спасти своих дам от потенциальных обидчиков. Даже если это была его потенциальная родня.

Поэтому, завидев чёрную макушку, стоило открыть двери, Усаги искренне улыбнулась. Ещё через секунду её сердце ёкнуло. Но немного не так, как она того представляла.