50. Лимоны (1/2)

Интерьер гостиной на первый взгляд, казалось бы, вовсе и не изменился — даже ваза на столе оставалась такой же, какой Усаги её запомнила в день своего ухода. Чудо для этого дома, так как нечто хрупкое никогда не оставалось целым дольше, чем на неделю. Не когда она и Шинго устраивали перепалки, драки, а порой и армрестлинг на столе, где по обычаю стояла ваза и изредка хрустальная пиала для сладостей.

Улыбка, возникшая на лице Усаги от столь тёплых воспоминаний, тут же угасла. Что же, по крайней мере, её исчезновение повлияло на целостность многих предметов.

И первое впечатление не было ошибочным — в этом доме будто застыло время. Те же книги, тот же плед на диване, на котором Усаги удобно устроилась. Она всё ещё могла ощущать мягкость ткани под своими ладонями, но местами встречались застиранные куски. Наверняка от множества пролитых Усаги блюд и напитков.

Странно было думать, что изменения в доме с её пропажей примут более существенный вес — прошло всего лишь два года. Большинство предметов стояли здесь десятилетиями и простоят столько же. Это только у неё минувшие два года прошли как вечность — множество событий и потрясений ярко отложились в сознании Усаги, она смело могла бы сказать, что время в ЭлЭй стоило всех прожитых годов в Токио. По насыщенности, конечно, не значимости.

Хотя, в какой-то мере, Усаги было очень сложно выделять важное. Все в её жизни было важным, именно это она выучила в этом приключении. Именно поэтому она сидела сейчас в доме своих родителей, надеясь, что ещё можно спасти такую же частичку важного, как и семья, которую она собиралась создавать. Уже создала.

Усаги опустила ладонь на свой живот и любовно его огладила — было бы нечестно лишать свою дорогую девочку таких замечательных бабушки и дедушки. А ещё Шинго. На одном из комодов появились новые рамки с фотографиями, рядом с теми, где Усаги всё ещё могла разглядеть собственное изображение. На одном из фото на неё отдалённо глядел подросший юноша; на какое-то мгновение у Усаги перехватило дыхание — вот что определённо изменилось в этом доме.

Поддавшись порыву, она аккуратно поднялась, направляясь к фотографиям. Они очаровывали, особенно теперь, когда Усаги решила связать свою жизнь с фотоискусством, хотя бы как хобби — её всё ещё терзала некоторая неуверенность, касающаяся собственного мастерства. Но, даже если фотография, оказавшаяся в её руках, была далека от идеалов в плане композиции и немного света, содержимое всё равно согревало.

Когда Усаги покидала дом, Шинго было около пятнадцати лет и он уже догонял её по росту. Тогда она всё ещё могла трепать его по голове и хихикать над тем, что его одноклассники давно возвышались над ним. Но с фотографии теперь на неё смотрел статный юноша, обогнавший по росту их отца. И теперь он явно был выше неё как минимум на голову.

При осмотре это оказалась единственная новая фотография, из стоящих на полке — кажется, это было со школьных соревнований, судя по спортивной форме Шинго. Усаги улыбнулась, радуясь, что отец был рядом с ним. Потому что, загруженный в работу, чтобы обеспечить им будущее, папа изредка проводил с ними время вот так отвлечённо. Возможно, то, что она исчезла, способствовало тому, чтобы их семья стала крепче, чем прежде.

Очень хотелось увидеть их всех, всех обнять крепко-крепко. Но, кажется, в доме Цукино они были с мамой только вдвоём. Усаги на мгновение задумалась о худших вариантах, но тут же их отбросила — родители ни за что бы не расстались, да и при таких обстоятельствах. Наверняка было много ссор и конфликтов, взаимных обвинений на почве стресса. Но Усаги верила, что они всё преодолели.

А новые совместные фотографии они обязательно сделают вместе, пополнят полку тут и у них с Мамору дома новыми рамками, новыми воспоминаниями. Не то чтобы Усаги, только зайдя в дом, надеялась на скорейшее примирение и понимание, но оптимистка в ней почему-то набирала новые обороты. Эйфория, что мама узнала её и впустила дом, собираясь напоить вкусным чаем, заполняла сердце Усаги неописуемым покоем и надежду на то, что всё будет хорошо. Не сразу, но будет.

Услышав приближающиеся шаги и звон посуды, Усаги тут же развернулась на звук. Мама несла поднос с чайным набором для двоих, но руки у неё слегка подрагивали. Усаги поспешила ей навстречу и перехватила поднос, молча предлагая свою помощь. Неуверенно улыбнувшись маме, она получила в ответ такую же улыбку и расставила набор на столе, ощущая, как начали подрагивать собственные ладони.

Хорошо, всё было не совсем так — мама промолчала. Буквально. Впустила в дом без слов и продолжала молчать, не говоря ни слова о произошедшем и происходящем. Но ведь впустила! Это уже было хорошим знаком, так ведь?..

Усаги опустилась на край дивана, почему-то более не чувствуя себя столь расслабленной, чем минутой ранее. Она даже не смела удобно устроиться, облокотиться на спинку и попивать чай, как раньше, не заботясь, что могла пролить чай на диван. Неожиданно на неё накатило острое ощущение того, что она вовсе не была дома, а потому на подобное поведение не имела права.

Мама всё ещё стояла возле неё, не решаясь сесть, но смотрела очень внимательно, слегка сощурившись. Несколько глубоких морщинок «украсили» её лицо, Усаги перед отъездом насчитывала куда меньше. Во внешнем виде мамы не было особых признаков глубокого стресса и усталости, вечных переживаний и прочего — в конце концов, мёртвых было не вернуть, убиваться вечно не было смысла. Но в глубине голубых глаз залегла огромная печаль, от которой в таких же голубых глазах Усаги накатывались слёзы.

— П-прости меня… Прости меня, пожалуйста, — она всё же всхлипнула.

Поначалу казалось, что вновь заговорить на японском будет сложно — долгое отсутствие практики, мешанина эмоций и прочего наверняка заставили бы её мозг заговорить на ныне привычном английском. И слова лились из неё хаотично и быстро.

— Я не совсем понимаю, узнаёшь ли ты меня, ведь всё в таких ужасных красках… И я пойму, если выгонишь уже через пять минут, выставишь за дверь, как было раньше, только больше не впустишь через полчаса. И мне искренне жаль, что я сбежала. Точнее. Нет, мне не жаль — но очень стыдно. И очень совестно, что из-за меня тебе и папе наверняка пришлось несладко, — Усаги смотрела куда угодно, но не на маму, теребя в руках края свитера. — Честно говоря, я много думала, что мне стоит сказать. Но чего-то конкретного не придумала. И теперь выдаю какую-то кашицу. Вдруг всё-таки не узнала, вдруг забыла? И сейчас принимаешь за какую-то сумасшедшую.

У Усаги закончился воздух, и она остановила свою тираду, стараясь выровнять дыхание. Наверное, уместнее было бы запастись графинами с простой водой, а не чаем, который не было никакого желания пить в данный момент. Она утёрла слёзы рукавом свитера и довольно неприлично хлюпнула носом — уж точно не то, что стоило делать в чужом доме.

Но не могла она! Никак не могла отделаться от этого чувства комфорта, которое даже не вытеснял тот факт неясности, повисший в комнате. Усаги была дома душой и телом и вела себя соответствующе. Поэтому, надеясь разъяснить ситуацию как можно скорее, унять все переживания или напротив принять их, она всё-таки посмотрела на маму.

— Трудно не узнать ту, которой постоянно твердишь не вытирать слёзы и сопли о рукава одежды, а она и спустя много лет продолжает это делать, — мама ответила тихо, а в уголках её глаз тоже собрались слёзы. — Какой бы я была матерью, если бы не узнала родную дочь?

Лицо Усаги просияло в тот же момент, но слёзы не переставали стекать по её щекам. Но, улыбнувшись настолько широко, как могла, она порывисто обняла маму, прижавшись головой к её животу. Зажмурив глаза, Усаги ласково потёрлась о фигуру мамы и несколько раз громко хлюпнула носом.

— После моих слов ты решила вытираться об мою одежду? — совсем чуть-чуть сердитый голос прозвучал над головой Усаги, но она лишь слегка хихикнула, когда мамины руки коснулись её в ответ.

— Я постираю, поэтому разреши мне, пожалуйста, — несмотря на нахлынувшее облегчение, Усаги говорила шепотом с лёгкой неуверенностью в голосе.

— В твоих словах и поступках начала проявляться некоторая взрослость, — руки мамы опустились ей на спину, слегка массируя, а голос сменился на более тёплый. — Помогаешь донести чай, говоришь, что можешь что-то постирать. Ты стала более внимательной и ответственной. Пусть и всё такая же плакса.

Усаги смотрела на маму, поджимая дрожащие губы, боясь, что разревётся ещё сильнее, глядя на улыбку, которую боялась больше никогда не получить. Мама заботливо взяла её лицо в свои нежные руки и утёрла слёзы большими пальцами. И Усаги хотелось сделать абсолютно так же — набраться смелости, взять родное лицо в ладони и зацеловать где только можно, попутно извиняясь в тысячный раз.

— Мама… — Усаги выдавила из себя несколько звуков, но, прочистив горло, заговорила громче и чётче: — Мама! Я так хотела вновь сказать это слово.

— Думаю, ты последние месяцы точно говоришь эти слова и не только, — Икуко придала своему голосу нотки иронии и многозначительно опустила глаза на живот Усаги.

— Это не то, — она мотнула головой и обхватила ладони мамы своими, радуясь теплу. — Я мечтала сказать эти слова именно тебе. Мне так жаль, так стыдно. Я совру, если скажу, что думала о тебе каждый день своей жизни. Но каждый раз, стоило мне подумать о тебе, папе и вообще о жизни в Японии, я понимала, как скучаю, как люблю вас.

— А я вот думала о тебе каждый день, — слова мамы не несли в себе упрёка, но Усаги всё равно несколько смутилась, но, тем не менее, взгляда не отвела. — И, наверное, только факт того, что я окончательно не смирилась с твоим уходом, не даёт мне сойти с ума в этот самый момент. Разве что от облегчения и счастья. Моя Усаги…

Всхлипнув, Усаги вновь спрятала лицо в объятиях матери, сжимая так сильно, как только могла. Чтобы всё не обернулось сном и не исчезло, стоило лишь подождать ещё немного. Но всё равно не покидало чувство нереальности происходящего — всё оказалось легче, чем она себя накручивала. Как и в случае с Мамору, никто не кричал на неё, не упрекал и не говорил о словах ненависти. Мама приняла всё так просто, что Усаги не могла поверить в собственное счастье.

— Почему? Почему ты уверена, что это я? — но всё же неуверенный вопрос приглушенно прозвучал от Усаги. — Ты сразу смотрела на меня так, будто мы просто очень давно не виделись, а не ты призрака увидела или ходячий труп. И в дом сразу пустила, только молчала.

— А как я могла не узнать тебя? — вопрос прозвучал так, будто слова Усаги были полным бредом. — Я видела тебя каждый день на протяжении почти семнадцати лет, а после засматривалась на твои фото. Как я могла не узнать тебя просто потому что у тебя больше нет оданго? Непривычно видеть тебя с такими короткими волосами, но разве только они тебя определяли?

Усаги могла лишь счастливо улыбаться и дальше хлюпать носом, поражаясь любви, исходящей от слов и действий мамы. Возможно, когда эйфория спадёт, когда придёт полное осознание ситуации, Икуко даже отчитает её, как и прежде; вероятность лёгкого подзатыльника тоже существовала в мыслях Усаги. Но пока она могла наслаждаться долгожданной встречей и поглаживаниями по волосам.

— Твои волосы сильно спутались, — задумчиво произнесла мама и чуть нахмурилась.

— Может, потому что долго была на улице. Ветер, все дела, — Усаги пожала плечами и едва заметно расстроилась тому, что мама ушла куда-то в сторону. — Но их расчёсывать зато очень даже легко.

— Да? Тогда как раз и проверим, — Икуко вытащила из ящичка расчёску, от которой у Усаги сильнее забилось сердце.

В дни, когда ещё всё было хорошо, не проступал юношеский максимализм и разочарование от розовой поры школьной жизни, Усаги была более дружелюбной и тёплой. Не такой самостоятельной, какую из себя строила после пятнадцати лет. И в те самые времена они часто проводили время только вдвоём — будь то поход по магазинам или уборка (хоть и делала Усаги всё через силу). Но был один особенный ритуал между ними двумя — расчёсывание её длинных золотистых волос.

Конечно, с малых лет Усаги научилась плести оданго самостоятельно, но ничто не могло сравниться с заботой, которой её одаривали материнские руки, с особой трепетностью и осторожностью расчёсывая каждый локон. Они закрывались в её комнате от мужской части их дома и проводили часы за различными обсуждениями и сплетнями. Иногда Икуко могла зачитывать утомительные лекции об оценках или поведении, но в конечном итоге всегда оставляла несколько чарующих поцелуев на золотистой макушке, а после они обнимались.

Поэтому, когда уже позабытое тепло вновь окутало макушку Усаги, она не сдержала счастливой улыбки. Ровно как и слёз. И в этот раз она послушно вытерла их просто ладошкой, чтобы не терроризировать свою или чужую одежду. Она бы ещё поискала салфетки, но никак не хотела спугнуть наваждение.

— Знаешь, когда я была беременной Шинго, от моих волос практически не оставалось живого места, — вдруг заговорила Икуко, пока Усаги лишь довольно мурчала про себя от удовольствия, предаваясь воспоминаниям. — У тебя же волосы пусть и не такие густые, как прежде, но всё равно выглядят вполне хорошо. В чём же секрет?

— На самом деле с ними всё было плохо и до беременности, — ответила Усаги, мысленно благодаря маму, что они пока что опустили тему её положения. — Было слишком много стресса, проблем, плохо питалась, много переживала. Они стали безжизненными. А сейчас приходят в норму, как ни странно. Но вряд ли я смогу похвастаться шевелюрой как раньше.

— Много тебе пришлось пережить, судя по всему, — протянула Икуко, в очередной раз мягко прошлась расчёской по локонам Усаги. — Волосы обрезала, чтобы никто не нашёл?

— Если бы, — она слегка фыркнула и понурила волосы. — Хотя в какой-то мере обрезание длины очень пригодилось, чтобы действительно скрыться в какой-то момент от человека, с которым не хотела видеться. Я была в Америке всё это время. Знаешь, минувшие два года были насыщеннее, чем вся жизнь до этого. Честно, я будто прожила пару десятков лет.

— Ты всё-таки была там, — не то удивлённо, не то размеренным тоном ответила мама. — Я много времени уделяла тому, что следила за жизнью Сейи — меня бы давно стоило принять в клуб теорий заговора с моими домыслами. Папа и Шинго практически пальцем крутили у виска, когда я предполагала, что вы инсценировали твою смерть и просто живёте той жизнью, о которой ты так упорно мечтала. Выписывала журналы о звёздах.

Икуко махнула в сторону огромной стопки, среди которой Усаги признала несколько довольно популярных журналов, некоторыми из которых она так же зачитывалась в подростковые годы. Их было больше, чем всех вместе взятых сборников по кулинарии, которые лежали в ящиках неподалёку от кухни. Усаги лишь поджала губы и вновь отвернулась, теперь уставившись на точку перед собой.

Всё-таки простая и миролюбивая атмосфера хорошо, но им всё-таки стоило обсудить всё-всё, что произошло с ней, как и почему, что оттягивало момент встречи и прочее. Только вот язык будто к нёбу прирос, Усаги оставалось лишь слушать, что мама продолжала рассказывать.

— Но Сейя очень быстро женился, это было обязательством в их контракте, который они подписали в Америке, — Усаги на этих словах слегка дёрнулась — так это было не по его воле? — И когда он звонил, чтобы поговорить о том самолёте… Вряд ли можно было бы подделать настолько сильную боль в голосе. Однажды он даже заходил к нам домой. В его глазах плескалась печаль, от которой наворачивались слёзы. Честно говоря, я порой думала, что даже мне не так горестно, как ему.

— Возможно, потому что его съедало чувство вины, — Усаги слегка пожала плечами и принялась терзать края своей кофты, чувствуя, как слегка подрагивали её руки и губы. — Ведь это он посадил меня на тот рейс. Оставил одну.

— Тебя это очень расстроило? — мягко спросила Икуко, продолжая аккуратно расчёсывать волосы Усаги.

— Да. Мне было очень страшно. Одиноко, — призналась Усаги, телом ощутив тревогу минувших дней. Сделав несколько глубоких выдохов, она принялась поглаживать свой живот. — Но знаешь… На борту самолёта, на котором я на самом деле оказалась, была женщина… Я называла её мамой. Если бы не она, возможно, мы бы сейчас даже не разговаривали. Она мне очень помогла, заботилась обо мне. Сделала столько всего, что я до сих пор не понимаю, чем могла это заслужить. И я ей безмерно благодарна.

— И я тоже ей очень благодарна. Не передать словами как, — мама несколько облегчённо выдохнула, отчего у Усаги защипало в глазах. — И правда, кто знает, что было бы, если не она…

— На самом деле она могла вернуть меня домой, — выпалила Усаги, понурив голову, из-за чего поглаживания расчёской прекратились. — Она звонила тебе, но в первый раз у тебя было что-то вроде истерики. А второй раз ты ей сообщила, что я попала в авиакатастрофу. Я не знаю, почему Мако тебе ничего не сказала, могу только догадываться. Но у тебя есть все основания на неё и злится тоже.

Усаги, конечно, в какой-то мере понимала природу мотивов и поступков Макото — ведь ей всё-таки хотелось иметь фигуру дочери в своей жизни. А может, она так следовала желаниям самой Усаги, не раз кричащей о том, как дома всё плохо и она не хочет домой. Вариантов бесконечное множество, но на самом деле, она вовсе не хотела, чтобы мама ругалась на другую, не менее важную для неё, маму.

— Я всё равно чувствую только благодарность к ней — она помогла тебе адаптироваться в новом месте, ты жива и даже больше, чем здорова. И ты наконец-то дома. О чём мне ещё стоит просить? — слова мамы пронизывали каждую клеточку сердца Усаги, одновременно разбивая и склеивая с новой силой.

— Теперь я понимаю, в кого я такая всепрощающая, — слегка фыркнула Усаги и тут же шмыгнула носом. — Наверное, мне было бы легче, если бы ты кричала. Правда.

— В этом… — голос Икуко тут же сник, заставив Усаги слегка дёрнуться. — Я никогда не была права, повышая на тебя голос или поднимая руку. Выгоняя из дома. С таким отношением, неудивительно, что ты в какой-то момент решила не дожидаться очередного пинка за дверь, а сделала всё сама. Я часто думала о том, что своими поступками я иного исхода и не заслужила. Но всё равно каждый день мечтала о том, что ты жива и счастлива. И что мы обязательно встретимся вновь. Очень странно, учитывая, как часто я бывала на твоей могиле?

Усаги на слова матери могла лишь отрицательно мотать головой, с каждым словом делая это всё интенсивней. Её разум и сердце упорно кричали «нет-нет-нет и ещё раз нет», хотелось уверить маму, что всё совсем не так. Но Усаги была в состоянии лишь глотать ком в горле и смаргивать очередные солёные капли. Потому что как никто другой понимала о сожалениях, долгое время остававшимися невысказанными — мама имела права высказать всё, что у неё накопилось, всё что тревожило и наконец-то нашло истинного слушателя.

Мама обняла её за плечи, устроив подбородок на её макушке. Эти объятия согревали и окрыляли.

— И чем я это только заслужила? — против воли выпалила Усаги, но этот вопрос очень часто мучил её. То в отрицательной окраске, то в положительной.

— А разве всё на свете нужно заслужить? — сами слова, которые показались безумно знакомыми, и искренности, с которой они были произнесены, заставили Усаги резко поднять голову вверх, из-за чего Икуко слегка скривилась. — Ты чего так дёргаешься?

— Поражаюсь тому, какая ты мудрая и замечательная, — с улыбкой выпалила Усаги и обхватила родные руки, сжимая крепко. — Поделишься житейской мудростью?

— Всё, что я могу — печь лимонные пироги, но без тебя их некому есть с особым энтузиазмом, — слегка усмехнулась Икуко. — Всё, чему я могу научить — будь мягче со своими детьми. И терпеливее.

— Но ведь ты именно такая! — пылко возразила Усаги, резко развернувшись в руках матери, чтобы смело заглянуть ей в глаза. — Стала бы я возвращаться туда, где меня вовсе не любили и не оберегали?! Никто из нас неидеален, никто и не должен. Хоть мы и пытаемся… И нет ничего непоправимого пока мы живы, я верю в это. Убедилась, так сказать. Не говори, что ты плохая, пожалуйста…

Усаги в очередной раз всхлипнула и уткнулась в живот мамы, сжимая её в своих объятиях сильнее. Слова наверняка были правильными, но она не могла быть уверена в их подлинности или искренности. Потому что Усаги всё ещё преследовали собственные переживания и страхи — она тоже не могла понять, достойная ли она дочь, будет ли хорошей матерью и ещё много чего. А как можно было кого-либо застаивть верить в то, во что сам не можешь до конца уверовать?

Поэтому, вновь шмыгнув носом, Усаги стремительно отстранилась и, схватив салфетку со стола, громко высморкалась и принялась аккуратно подниматься на ноги. Икуко растеряно на неё поглядывала, но протянула руки, предлагая помощь. Её глаза так же были на мокром месте, что заставило сердце Усаги сжаться с новой силой, но и тем самым наградив решимостью.

— Мне стыдно! Уверена, тебе тоже есть о чём переживать, и я не вправе говорить, что они пустые и так далее, — с жаром начала Усаги. — Просто… Оно прошло, да? Мы снова вместе! Правда, я теперь живу в Америке… Но обещаю прилетать в гости и жду вас у нас дома тоже! Никто из нас не плохой. Мы просто люди, которые пытаются жить. Ведь никакого пособия, как правильно. Хотя я очень долго его искала. И всё что нашла — это понимание того, что правильного варианта нет. Даже если бы я не улетела, ничего бы в наших отношениях не изменилось сразу. Была бы другая грустная ветка развития событий, может не в те годы, может позже. Я бы встретила других людей, которые помогли бы мне измениться, но об этом, если честно, немного грустно думать — ведь я всё-таки безумно счастлива была встретить своих нынешних друзей и близких. Так что пока мы живы, всё возможно. С этими мыслями я летела домой, летела к тебе. Я очень скучала по тебе, мама.

Икуко ничего не отвечала, заставив Усаги слегка съежится, но она лишь выпрямила спину, стараясь хоть так продемонстрировать свою решимость, несмотря на то, что это было тяжело. Она хотела больше не бояться; она собиралась поверить во всё, что говорила.

— Можно я тебя заплету? — совсем тихо спросила мама, на что Усаги лишь выпала, несколько стушевалась и лишь глупо хлопала глазами.

Её захлестнула обида — совсем немного. Она столько всего сказала, преодолела себя и свои страхи, а в ответ не получила желанной реакции. Растерянность, затопившая сознание, внезапно сменилась пониманием, от которого оставалось лишь глупо приоткрыть рот в букве «о». Ведь каждый человек выражал чувства по-своему.

— Когда я расчесывала твои волосы, я всегда успокаивалась, знаешь? Лучшее успокоительное, — продолжила Икуко, когда ответа не последовало. — Умиротворение. Осознание того, что какими бы ты гадостями не занималась, ты все еще моя самая любимая на свете девочка. Мой ребенок, моя дочь. И что я люблю тебя несмотря ни на что.

Глаза Усаги расслабились, в уголках образовались лёгкие морщинки от улыбки, украсившей её лицо. Она лишь кивнула и вновь опустилась на диван спиной к матери. Руки Икуко вновь принялись ухаживать за её волосами, теперь разделяя волосы на пряди. Знакомые махинации, которые невозможно было бы забыть даже за десять лет без практики. Мама хотела заплести ей оданго.

— О, знаешь, у меня в этот раз столько историй — устанешь слушать, — растягивая слова, обронила Усаги, слегка подрагивая ногами. — Поэтому я дам тебе право выбрать. Что ты хочешь услышать в первую очередь?

Это было частью их ритуала — Усаги вещала о своих приключениях, Икуко внимательно слушала, изредка задавая вопросы или вставляя ехидные, а нередко и поучительные комментарии.

— Пожалуй, я выберу с самого начала, — ответила мама с явной улыбкой — Усаги слышала, ощущала. И улыбалась в ответ. — Мне интересно всё.

— Ты отлично знаешь, что я не умею вести последовательный рассказ — постоянно переключаюсь на что-то другое, смешиваю и так далее, — вздохнула Усаги, но прекрасно знала, что это никогда не было проблемой. Мама была прекрасным слушателем.

— У нас много времени, так что рассказывай, — от этих слов улыбка ещё больше расцвела на губах Усаги, а щёки покрыл нежный румянец.

— Всё началось с того, что сначала мне не повезло, а потом очень даже, — в своей старой манере начала Усаги, проваливаясь во времена ранней юности.

Март, 1992 год.</p>

Глаза Усаги слипались от усталости, а шея никоим образом не хотела держать голову на месте. Она почти заснула, когда что-то дёрнуло её за волосы. Вскрикнув, Усаги повиновалась сторонней силе и ворчливо захныкала.

— Больно…

— Усаги, осталось немного, потерпи! — немного ворчливый тон вернул её в реальность.

Усаги дёрнула головой и обернулась — точно, мама вплетала ей в волосы бантики перед сном. Голубые глаза напротив смотрели на неё с лёгким недовольством. Но, вздохнув, Икуко расслабилась и отпустила её волосы. Её глаза потеплели, и улыбка украсила лицо.

— Что-то случилось, дорогая? Быстрее закончим, быстрее ляжешь спать, — Икуко огладила её лицо, и Усаги подалась ей навстречу. — Был тяжелый день?

— О, немного, — подавив зевок, Усаги всё-таки развернулась к матери спиной и послушно ждала окончания. — Я же тебе уже рассказала за обедом.

— Да, я помню, — Усаги непроизвольно принялась возиться с уже готовым хвостиком, теребя разноцветные бантики. — Но подумала, может, есть ещё что-то, что ты хочешь рассказать. Вдруг постеснялась папу, забыла и вспомнила вот.

— Да нет, — она пожала плечами и выпустила хвост из рук, уставившись на свою кровать. — Я всегда тебе всё рассказываю.

— Я бы хотела, чтобы так было всегда, — послышался вздох мамы, который заставил Усаги чуть насторожиться.

— Не волнуйся, мне всегда захочется тебе рассказать всё-всё, — она активно заговорила, будто минутами ранее не собиралась провалиться в сон. — Я тебе доверяю. И даже когда выйду замуж, буду каждый день приходить в гости и продолжать тебе всё рассказывать. Ты никуда от меня не денешься!

Икуко немного рассмеялась, но ничего не ответила. Усаги не придала этому значения — мама часто лишь слушала её, не особо комментируя. Это было даже удобно — ничего не сбивало с мысли, а если мама что-то и говорила, то часто это были наводящие вопросы, спасающие от ступоров. Придумать собеседника лучше, чем мама, Усаги было очень сложно, ведь даже подружки-одноклассницы так её не понимали. Поэтому волнения мамы казались сущим пустяком — в мире не существовало того, что заставило бы Усаги перестать разговаривать с мамой.

Уверенно кивнув собственным мыслям, Усаги до ушей улыбнулась, представляя, как они с мамой до конца своих дней будут сплетничать. И, словно по команде, в её голове всплыла ещё одна история, нерассказанная вслух. Активно жестикулируя, Усаги начала свой рассказ, уверенная в том, что маме тоже очень интересно, и что никто и ничто их не прервёт.

***</p>

— Так всё-таки ты не сама обрезала волосы, — пораженно прошептала Икуко, грустными глазами осматривая волосы Усаги — в конце концов, её причёска так же была трудом мамы. — Ужасная ситуация. Сильно испугалась?

— Неа, всё в порядке! — отмахнулась Усаги. Все подробности с Даймондом она опустила ради спокойствия мамы. — Наоборот, я очень благодарна Эсмероуд — я нуждалась в этом. Не только скрыть свои приметы, просто избавиться от груза, так сказать. Грустно, но стало так легко!

Они разговаривали уже второй час, стоя на кухне. Одновременно с этим Усаги демонстрировала маме свои кулинарные способности, делясь рецептами, которым научилась в Америке. В свою очередь Икуко учила особенностям японской кухни, всех деталей которой мог передать только коренной житель. Некоторых аспектов даже Макото не знала, отчего глаза Усаги загорались неподдельным интересом — она хотела узнать как можно больше. А также провести весело время с мамой.

Конечно, часть разговоров вовсе не была весёлой — едва ли не впервые за долгое время Усаги позволила себе высказаться в своей ранее любимой манере. Канюча, хныкая и бесконечно жалуясь. Она, безусловно, была рада новоприобретённому опыту из-за произошедших событий, но ласковый взгляд мамы, её успокаивающие поглаживания будто отпирали её детскую часть, которая ещё никуда не делась. Выпячивая нижнюю губу, Усаги позволила себе жаловаться на всё что угодно. Знала, что её если и осудят, то совсем немного и не совсем серьёзно — мама не была бы мамой без своих поучительных комментариев.

Но хорошего было куда больше! Усаги особенно прекрасно это поняла, рассказывая всё-всё с самого начала, не торопясь и не боясь, как это было в предыдущие разы, когда у неё присутствовал страх отвержения. Здесь же она чувствовала себя в безопасности — и физически и морально. Теперь в её голове мелькали мысли о том, как она в принципе могла бояться ехать домой?! Мама приняла с любой стороны.

— У тебя замечательно получается, — искренне восхищалась Икуко, наблюдая за кулинарным колдовством Усаги. — Наверное, много практикуешься?

— Хе-хе, спасибо! — гордость, охватившая Усаги, заставила её гордо выпрямить плечи, но тут же дала о себе знать боль в пояснице. Она скривилась и схватилась за столешницу свободной от лопатки руки. — По ощущениям, я там что-то сломала.

— Что же ты так неосторожно… — вздохнула мама, бережно прикасаясь к её спине. — Может, тебе стоило бы прилечь? Ты всё-таки в положении, столько стресса, перелёт, да и готовишь ещё… Да и я молодец… На фоне радости совсем мозг перестал работать, совсем не подумала об этом.

— Ну, полежать, пожалуй, не откажусь, — со словами мамы на Усаги накатило осознание, и все описываемые события тут же активизировали соответствующую усталость — видимо, радость притупила и ей любые физические ощущения. — Совсем немножечко.

— Поднимешься в свою комнату или тебе уже тяжело ходить по лестницам? — поинтересовалась мама, круговыми движениями поглаживая поясницу Усаги. Только от упоминания детской комнаты у неё напряглись все мышцы. — Можешь прилечь на диване, я достану тебе подушки для удобства.

— Да, я развалюсь здесь — плед всё ещё такой мягкий! Навевает воспоминания, — щебетала Усаги, медленно продвигаясь к дивану.

Икуко помогла ей принять горизонтальное положение и убежала куда-то наверх. Усаги уставилась в потолок и начала размеренно дышать, дабы притупить боль и успокоить свои слегка зашалившие нервишки. Она любовно огладила свой живот, но второй рукой с силой сжала кусочек пледа — выговориться было хорошо. Облегчение, возникшее в душе, было неописуемым. Но какой-то тревожный червячок всё ещё существовал и не уползал. А при упоминании детской комнаты только больше засуетился.

Ходить по лестницам было затруднительно, да, но не настолько — при желании, Усаги бы смогла подняться на второй этаж, особенно с помощью. Просто её пугало состояние комнаты. Было ли там всё таким же, как и при её уходе? Может, из её комнаты сделали склад для остальных вещей. Усаги прекрасно помнила, как иногда ворчал папа, не понимая, как могло закончиться место в гараже и куда бы стоило пристроить все те вещички, что собрались в их доме, которые почему-то никто не хотел выбрасывать. При любом раскладе Усаги обязательно бы расплакалась.

— Ты как-то побледнела, — встревоженный голос мамы сопровождался прохладной ладонью на лбу Усаги. — Температуры вроде нет… Ты как себя чувствуешь?

— Вроде всё хорошо, не отказалась бы от воды, — прокряхтела Усаги — всё-таки усталость оказалась куда сильнее, чем ей могло показаться. Веки будто налились свинцом и норовили закрыться в срочном порядке. — Там рагу не подгорит?

— Я убавила огонь, — заверила её мама. — У меня есть подушка для беременных — хорошо, что я от неё так и не избавилась. Тебе такое подходит?

Икуко продемонстрировала Усаги U-образную подушку когда-то желтого цвета — ткань явно выцвела, местами затёрлась. Но Усаги лишь кивнула, желая скорейшего расслабления. Дома подобным ей не доводилось пользоваться — у неё были различные мягкие одеяла и Мамору, с радостью делившийся своими конечностями. Но сейчас его с ней не было и приходилось соглашаться на какие-то подушки.

Мама заботливо помогла ей удобно устроиться и погладила по волосам и, прежде чем отправиться за стаканом воды, поцеловала в лоб. Усаги тяжело вздохнула и поморщилась — начинала болеть голова. Радость, переживания, усталость, Мамору-не-хватание, всё накатывало быстро и одновременно. Слёзы начали скапливаться в уголках глаз.

— Я хотела, чтобы мы… вместе приготовили… лимонный пирог, — выговаривать удавалось с трудом — почему-то участилось дыхание и потеплело лицо. — Ты ведь подождёшь меня?

— Мне удалось найти некоторые препараты для тебя. Действенные и не опасные для тебя и малышки, — Икуко помогла Усаги запить лекарства и вновь принялась поглаживать золотистые волосы. — Надо отдыхать, родная. К тому же за двоих.

— Я хотела… приготовить пирог вместе, — голос Усаги стихал всё сильнее, а держать веки открытыми никак не удавалось. Но она упорно повторяла свою просьбу: — Хочу, чтобы мы вместе его сделали.

— Нам некуда спешить, Усаги, пожалуйста, отдыхай и набирайся сил, — поцелуй мамы на её носике подействовал лучше любого успокоительного.

Позволив векам окончательно прикрыться, Усаги глубоко вздохнула и почти сразу же провалилась в сон.

1985 год.</p>

— Фу, какая мерзость, — Усаги высунула язык и скривила мордашку в отвращении. — Очень кисло-о-о!

Она стремительно отодвинула от себя тарелку с нарезанными дольками лимона, после чего принялась пальчиками вытирать свой язык от столь неприятного вкуса.

— Уса! Усаги, ты что делаешь? — Икуко молниеносно подлетела к малышке, оттягивая её за запястья. — Хочешь, чтобы у тебя во рту завелись микробы? Шинго, не повторяй за сестрой!

Усаги с надутыми от негодования щеками повернулась к младшему брату, который резвился неподалёку. Она тут же рассмеялась от развернувшейся картины — мама пыталась оттянуть его крохотные ручки от лица. Но стоило Икуко применить чуть больше силы в и без того неравной борьбе, как Шинго начал капризничать.

Вой, раздавшийся по всему дому, заставил Усаги зажать уши и снова недовольно скривиться. Она развернулась обратно к столу, но картина осталась столь же неприятной — лимоны. И почему мама их так любила? Покупала каждую неделю, ещё и очень много. Зачем только? Лучше бы купила конфет или печенья. Или чаще готовила бы свой фирменный пирог.

Мама как раз собиралась его готовить, и Усаги впервые выдалась возможность присутствовать при таком знаменательном событии — выпечке пирога. А младший брат норовил всё испортить.

— Давай я поиграю с Шинго, а ты будешь дальше готовить? — предложила Усаги, соскакивая со стульчиками.

Она подскочила к матери и потрепала младшего брата по голове, что произвело обратный эффект. Шинго начал размахивать руками и со словами «отстань, дурочка Усаги» несколько раз зарядил ей по носу и едва не проткнул глаз.

— Ах ты!.. — Усаги мигом позабыла про свои планы и принялась за отмщение.

Она хотела потянуть брата за щеку и несколько раз ущипнуть за бок, но камнем преткновения, конечно же, стала мама.

— А ну, прекратили оба! — Икуко слегка прикрикнула и, обтряхнув руки об фартук, с новыми силами взялась оттаскивать непослушных детей друг от друга.

— Опять обижаете маму?

— Папа! — одновременно раздался радостный вопль от двоих детей.

Позабыв о ссоре, они тут же кинулись к отцу. Каждый в меру своих возможностей — Усаги, будучи старше, очевидно прибежала к отцу в первую очередь. Кенджи, подхватив её на руки, радостно засмеялся и закружил дочь в своих объятиях. Шинго же, будучи всего лишь трёхлетним мальчиком, только успел схватиться за отцовскую штанину. И из-за отсутствия собственного аттракциона лишь упал на задницу и принялся вновь рыдать, вызвав со стороны Усаги гадостное хихиканье, со стороны матери — страдальческий вздох.

— Не утруждайся, я разберусь, — заверил Кенджи и опустился на корточки, чтобы второй рукой обхватить сына.

Данный ход со стороны отца вызвал у детей обмен эмоций: Усаги насупилась, наблюдая за счастливым младшим братом, а тот в свою очередь продемонстрировал ей язык и с жадностью обнял отца за шею. Не желая терпеть подобной наглости, она взялась склонять отцовское лицо как можно ближе к себе, чтобы зацеловать всё ещё прохладные после улицы щёки.

— Но как же спина?.. — в голосе Икуко прозвучали неуверенные нотки.

— Всё в порядке, — отмахнулся Кенджи и в демонстрации собственных слов удобнее подхватил детей и несколько раз покрутил их по сторонам, вызывая визг. — У тебя и без них хватает забот.

Шинго продолжал бороться за власть над отцовской шеей, радостно посмеиваясь. Усаги же насупилась, почувствовав что-то неладное. Она заметила, что по лбу папы стекали капельки пота, а мама всегда называла это признаком большой усталости или болезни. Поэтому, испугавшись за папино состояние, тут же завертелась в его хватке.

— Поставь, па, я пойду помогать маме на кухне. Как взрослая девочка, — важно заявила Усаги и замотала ножками в ожидании твёрдость под подошвой. — А ты и дальше нянчись с малышами.

— Я не малыш! — запротестовал Шинго, на что Усаги весело продемонстрировала ему язык, оттянув нижнее веко правого глаза. — Эй!

— Не спеши взрослеть, мой маленький кролик, — хохотнул Кенджи, потрепав макушку дочери между её оданго. — Папе будет очень грустно, когда ты покинешь семейное гнёздышко. Оставайся как можно дольше моей маленькой девочкой.

— Ещё недавно ты мне рассказывал, как важно пить молоко, чтобы расти большой и здоровой, — недоверчиво протянула Усаги и сузила глаза.

— Ты не только миленькая, но ещё и очень сообразительная! Папина гордость! — слова отца заставили глаза Усаги радостно расшириться и загореться странным блеском. — Мама и правда будет рада твоей помощи.

— Тогда я полечу помогать! — с этими словами, вытянув руки на манер самолётика, Усаги «полетела», к маме, желая помочь.

И ведь точно, мама же собиралась печь фирменный пирог! И Усаги весь день только и норовила увидеть процесс приготовления, но чуть не забыла. Она должна была успеть на самое интересное.

— Мамочка, я пришла помогать! — заявила Усаги, с некоторым трудом взбираясь на свой стул — от любой помощи она всячески отмахивалась. — Пирог, пирог!

— Да, я слышала, — Икуко на мгновение обернулась к дочери и продолжила готовку. — Но мне пока что не нужна помощь, спасибо.

Скорость, с которой происходили различные манипуляции, заставляла Усаги в удивлении приоткрыть рот. Схватившись за столешницу, дабы не свалиться, она раскачивалась из стороны в сторону, норовя увидеть «всё». Но угнаться за каждым движением матери было сложно — в одно мгновение она держала нож, а уже через секунду размешивала что-то в кастрюльке. Через некоторое время у Усаги начала кружиться голова от интенсивности и она устало опустила голову на руки, уставившись перед собой.

Её носик вновь скривился — перед лицом вновь оказалась злосчастные лимоны. И даже если их запах был несколько приятным, то вспоминать их вкус Усаги вовсе не хотелось. Ради сохранения собственного язычка, она отодвинула от себя злосчастную тарелку куда подальше.

— Зачем только придумали эти лимоны? — скучающе протянула Усаги. — И зачем их так много дома?

— Зря ты так, в них много витаминов, — мама послала ей лёгкую улыбку и вновь отвернулась к плите. Прикрутив газ, она взяла кусок теста и подошла к Усаги. — Когда ты болеешь, чай с лимоном спасает тебя в первую очередь. Витамин С помогает поддерживать твой иммунитет в тонусе, так что периодически кушать лимончики очень полезно для предотвращения простуды.

— А я и без лимонов прекрасно справляюсь! — важно заявила Усаги, гордо приподняв подбородок — она очень давно не болела!

— Да что ты говоришь? — с хитринкой переспросила мама, отряхивая руки после муки. Она, поставив перед собой дощечку с ножом, пододвинула к себе тарелку с лимонами. — Вот совсем-совсем не кушаешь лимоны?

— Совсем! И я очень давно не болела! А лимон съела вот только сегодня, — сощурившись, ответила Усаги.

Несмотря на то, что мама была очень умной, иногда она выдавала странности. Конечно же, Усаги не ела лимоны — они невкусные, горькие, кислые. Совсем ей не нравятся. Так почему же мама смотрела так, будто всё было неправдой? Нет-нет, правда на её стороне.

Но тень сомнения всё-таки легла на сознание малышки Усаги. Она решила больше ничего не говорить, вместо этого с интересом наблюдая за тем, как мама что-то собиралась делать с ужасными лимонами. Достав железную штучку, название которой никак не вспоминалось, мама принялась натирать лимоны по её поверхности. Нос Усаги уловил лёгкий запах, который ей совсем немного нравился, но дальнейшее поражало.

Ножом мама принялась нарезать лимон на кусочки, снимая то, что осталось от шкурки и выковыривала косточки. Сначала она, конечно, предложила эту работу Усаги, но та скептически помотала головой, со страхом наблюдая за тем, как сок изредка брызгал вокруг — вдруг снова в рот попадёт!

— Странно, что ты не любишь лимоны — ведь из них делают твой любимый лимонад, — вновь заговорила Икуко, поставив на печь сотейник с цитрусовой массой, предварительно добавив ещё несколько необходимых ингредиентов. — Любишь ведь?

— Ну, да, — неуверенно протянула Усаги, с сомнением поглядывая на маму.

Это звучало очень подозрительно, но в какой-то момент она поняла, что в этих двух словах есть определённая связь. Только вот со вкусом она никак не вязалась. Задумчиво почесав носик, Усаги кивнула сама себе, мысленно соглашаясь с мамой — если вспомнить, привкус действительно был схож. Особенно напомнил ту кислинку тот лимонад, которым угощала госпожа Накамура с соседнего дома. От того, что иногда приносил домой папа, вкус всё-таки отличался.

— Но я точно никогда до этого не ела лимоны! — уверенно заявила Усаги, слегка стукнув маленьким кулачком по столу.