Глава 12 (1/2)

16 октября 1996 год, библиотека

Гермиона в третий раз перечитала небольшой абзац, оставленный в одном из фолиантов, взятых ею для эссе, но так и не смогла понять тот смысл, что был заложен в буквах.

Отложив увесистый том, она склонила голову на руки и пальцами размяла затекшую от нескольких часов сидения у книги шею.

Взглянув на часы, она обнаружила, что провела здесь почти пять часов, еще не написав и половины.

Эссе, порученное Снейпом в порыве злости на беднягу с Рейвенкло, который опрокинул на стоящего у его парты профессора свое недоваренное зелье, способно было выветрить всю жизнь из организма подобно парам, что витали от его котлов.

Тот факт, что Снейп в этом году преподавал впервые в истории всей школы два предмета, вызвал оглушительный поток негодования ото всех, за исключением его любимых слизеринцев.

Гермионе было все равно, учитывая, что она считала его несравненным мастером в своей работе и, как оказалось, первоклассным дуэлянтом, который теперь преподавал и ЗОТИ.

На ее лицо упала тень, и она вскинула его, чтобы увидеть гостя.

— Привет, — тихо сказал Гарри, переминаясь с ноги на ногу.

— Привет, — она робко улыбнулась ему, указывая на стул напротив. — Спасибо, что пришел.

Он кивнул, опускаясь на предложенное место.

Гермиона не считала себя той, кто отныне имел право разговаривать с ним на те темы, о которых она собиралась говорить; не после того, как все это случилось между ними, не после того, как вся их жизнь разломилась на такое пошлое сравнение, как до и после. Но исчезнувшая в понедельник утром Джинни вновь заставила ее смотреть потухшими глазами на ту часть, которую она сама себе сожгла.

Долго взвешивая все за и против, Гермиона практически не слышала и половины из того, что говорила Стебль на сегодняшнем уроке.

Приняв решение и подавив вздымающуюся тревогу, Гермиона подошла по окончании урока к своему лучшему — оставленному в детстве — другу.

— Гарри? — она осторожно окликнула его, стоя у выхода из небольшой теплицы, которую неспешно покидали все ученики.

Он не удивился, когда она позвала его, ведь трудно было удивиться этому после того, как кто-то прожигал тебя взглядом на протяжении всей травологии вместо посадки бобов.

Кивнув Рону, что буквально проклинал Гермиону своими молчаливыми словами, Гарри подошел к стоящей девушке и замер около нее.

— Прогуляемся? — предложила она тихо. — У нас еще двадцать минут до следующего урока.

— Хорошо.

Она не знала, как начать с ним этот разговор. Что именно она должна была сказать?

Должна ли она говорить вообще хоть что-то?

— Рон обижен на тебя, — сказал Гарри первым, пока они шли вдоль небольшой дорожки, ведущей обратно к замку.

Тяжело выдохнув, Гермиона поджала губы.

Конечно, он был обижен на нее. Она прекрасно это понимала.

Еще со дня ее рождения, где она обещала ему разговор, Гермиона не прекращала избегать его, скрываясь каждый раз, когда он требовал ответа.

Ей было нечего ему сказать.

Она не знала как.

Она не знала что.

— Я думаю, ты нравишься ему, — тихо сказал идущий рядом Гарри.

— Знаешь, — начала Гермиона, наступая на разбросанные листья, что хворостом ложились по ногам, — это одна из самых несправедливых вещей в жизни.

Гарри обратил сияющие изумруды, что виднелись из-под стекол небольших очков, на смотрящую вдаль Гермиону.

— Ты можешь выбирать того, кто нравится тебе, по каким-нибудь внешним факторам или совместным интересам. Ты можешь договориться с разумом внутри, что этот человек именно то, что тебе нужно. Например: «Мне нравится, как он выглядит» или «Мне нравится, в какой манере он рассказывает шутки о себе», «Мне нравится, как он играет в квиддич или как он ведет себя со мной наедине», — ступая по опавшей зелени, негромко рассуждала Гермиона. — Первые чувства, что появляются в тебе, цепляясь за крупицу мимолетного толчка, осевшего в тебе, как капли пыли на одежде, побуждают тебя верить в то, что это то, за чем ты гнался; побуждают тебя заставлять того, на ком свой выбор ты остановил, постоянно вызывать в тебе те чувства, что ты узнал, едва соприкоснувшись с ним, — заправив пряди за ухо, она смотрела в пустоту, шагая прямо. — Но ты не можешь выбирать, кого любить твоему сердцу, — едва слышно сказала Гермиона. — Ты можешь попытаться заставить себя или убедить, но истинные чувства никогда не будут слушаться тебя или вставать под рамки объяснений.

Замедлив шаг, Гарри заставил ее обратить на себя робкий взгляд и вмиг столкнуться с помрачневшим видом.

— Я думаю, что любить — это больно, — тихо сказала Гермиона, замедляясь вместе с ним. — Я не могу судить по себе по причине отсутствия опыта той любви, которую я имею в виду, но, мне кажется, что это так, — сделав паузу, она вдохнула охлаждающий порыв, что разносился ветром. — И еще я думаю, что любовь заставляет тебя делать вещи, которые ты бы никогда не сделал без этой любви, — обращаясь янтарем к затихшему на небе солнцу, проговорила Гермиона. — Заставляет тебя становиться лучше, чем ты был. Заставляет бросить блики на лицо того, кому ты отдал сердце, закрывая все изъяны и неровности на нем. Она заставляет тебя принимать его таким, какой он есть. Она заставляет тебя желать его без изменений даже с видом тех, кого бы разум твой хотел беспрекословно изменить. Но ты не станешь и больше не захочешь его менять, — обращаясь взглядом к Гарри, она всмотрелась в его тусклое лицо, блестящее на солнце. — Потому что, если тот, кому ты отдал сердце, любит тебя так же, как и ты, он сам захочет измениться. Стать кем-то лучшим для тебя. Стать тем, с кем ты почувствуешь его любовь и окунешься в счастье, — отводя глаза обратно на дорогу, она замедлилась еще на несколько шагов. — Пока он не поймет, что это все неважно. Пока он не поймет, что тот, кто любит его так же, как и он, готов принять тебя в любой твоей оправе, с любым грехом, что ты себе зарубцевал внутри, и шрамами, что ты нарисовал снаружи. И после этого, оставшись в первозданном виде, с новыми порезами и обликами на душе, ты сможешь воспринять любовь такой, какой она приходит; какой она далась тебе в начале и будет отдана в конце. И все еще без изменений, — сглотнув, она перевела дыхание. — Но если ты окажешься именно тем, кто, несмотря на невозможность выбора, на всю ту боль, что будет тлиться в каждой ночи в тишине, примет этот выбор и сделает его беспрекословной правдой — тогда ты ощутишь ее не болью на устах, а бесконечным счастьем, что будет длиться до конца, — тихо выдыхая, сказала Гермиона. — По крайней мере, я в это верю.

Она видела, как Гарри сжался, телом кутаясь в распахнутую мантию; пытаясь скрыть свой облик в ткани, что дрожала, развеваясь по ветру.

Подойдя ко входу, они остановились, обращаясь взглядами в смотрящие глаза напротив.

— Извини за эти бессмысленные рассуждения. Это просто мои мысли, — неловко улыбаясь, она уловила неморгающими веками стоящего у входа Малфоя, что вглядывался в тихий двор, стоя опершись на холодный камень. — Я думаю, ты прав, — сказала Гермиона. — Я нравлюсь Рону.

— Нам пора в класс, — запахиваясь плотнее, проговорил Гарри.

Перешагнув порог, они оказались в большом коридоре, что проносил бегущих на занятия студентов.

— Приходи сегодня в библиотеку. Я буду там вечером, — стоя около кабинета, она тихо попросила.

Кивнув друг другу, они разошлись по своим партам.

***</p>

Оказавшись рядом с ним сейчас, Гермиона так и не решила, как ей с ним заговорить.

— Что-то случилось? — прокашливаясь, спросил Гарри.

Она смотрела на сидящего напротив парня, что терпеливо ждал слова от той, кто не могла начать.

— Нет, — ерзая на стуле, сказала Гермиона. — Нет, все в порядке. Как у тебя дела?

— Все хорошо, спасибо, — мгновенно ответил он.

Уловив практически последних покидающих читальный зал студентов, она снова опустилась взглядом на часы.

Библиотека закрывалась через полчаса.

Гермиона думала о том, что он специально пришел к ней так поздно.

Он боялся, что это вновь будет неловко.

Что им в очередной раз будет нечем заполнить пустоту.

— Ты неплохо выглядишь, — обращая ее внимание на себя, подал голос Гарри. — Ну, знаешь… Ты хорошо выглядишь, — опуская глаза вниз, пробормотал он.

— Да, я… Я чувствую себя хорошо, — нервно стукая пальцами о толстый фолиант, сказала Гермиона.

— Хорошо, — дернув уголками губ, он судорожно закивал. — Так ты хотела поговорить о чем-то?

Тянуть еще больше уже не было смысла.

Убрав руки вниз, она сцепила пальцы.

— Почему ты расстался с Джинни? — выпалила Гермиона.

Его лицо мгновенно исказилось, когда она произнесла свои слова.

— Гермиона…

Он начал отклоняться от нее назад, в защитном жесте поправляя стекла.

— Ты ведь любишь ее, Гарри, — она пыталась заглянуть в глаза, которые он так поспешно отводил, оглядывая книги, что миллионами страниц стояли на прикрытых полках. — Я знаю это. Она тоже с детства в тебя влюблена.

Гарри сглотнул, сжимая кулаки и пряча их под стол, что разделял пространство.

— Иногда одной любви недостаточно.

Гермиона, не снимая своего кольца, могла до крошечных вибраций ощутить ту боль, что источало его тело.

Казалось, что туман, в котором они оба потерялись, накрыл их жизни беспросветной пеленой без выходов и других знаков.

С каждым обугленным и темным днем он погружал их в бездну.

Гермиона встала со своего места и обошла тот стол, что был между их тел. Опускаясь рядом с Гарри, она соприкоснулась пальцами с его ладонью.

— Это… Это все из-за него? — заставив его дернуться и повернуться, она спросила.

— Гермиона, скоро будет война, — разрезав воздух и ее небьющееся сердце, сказал Гарри. — И я чувствую… Я знаю, что там будет. Я думаю, что знаю это, — сделав паузу, он сжал ее ладонь на несколько мгновений, прежде чем освободить себя. — Нет смысла разрушать ей жизнь своим в ней мимолетным появлением.

— Гарри! Не говори так!

— Почему? — обращая свои изумруды на нее, всерьез спросил он. — Разве я не прав? Я не готов обременять ее той жизнью, которую я в скором времени буду иметь. Ей незачем впустую убиваться по тому, кто не способен дать ей ничего, кроме мишени на ее груди, — задыхаясь, сдавленно проговорил он.

— Гарри…

Она чувствовала, как песок спадает ей на веки, забирая весь сияющий отсвет от ее глаз.

Пустота, что разъяренной полостью дышала у нее в груди, с каждой секундой разрасталась больше, утягивая все заряженные атомы в их общее пространство.

— Пожалуйста, Гермиона, — тихо выдохнул он. — Давай не будем это обсуждать.

Сглатывая, она зажмурилась, сгоняя тени на зрачках.

— Хорошо.

30 ноября 1996 год, Башня старост

Гермиона готова была упасть от облегчения, когда спустя неделю каждодневных взглядов в пустоту пергамента, вторую часть которого она вручила одному придурку, на нем вдруг появилась надпись.

Она поймала его образ на глазах лишь дважды: в понедельник на нумерологии — и она с отчаянием выдохнула, почувствовав, как камень оставил ее душу, когда она увидела его и осознала, что этот придурок не скинулся ни с какой Башни; и в среду — когда она, случайно оступившись на последнем подступе ступни, начала лететь в отъехавший обрыв, но была поймана чужой рукой, внезапно появившейся в толпе учеников, что следовали дальше.

Они столкнулись взглядами лишь на секунду, прежде чем он расцепил свою ладонь и, не сказав ни слова, двинулся от нее прочь.

Написав ему о времени их встречи через несколько часов, которые она намеренно не отвечала, чтобы он вдруг не возомнил, что она только и смотрела на кусок материи все дни, что он не отвечал, Гермиона стала нервно перебрасывать мысли о том, что ей делать во всей ситуации теперь.

План был прекрасен в ее голове в теории, где она умоляла его согласиться.

Что касается действий после его согласия — на этом этапе проступала брешь.

Она понятия не имела, что будет делать.

Хватая свой дневник в попытках отыскать наилучший способ для того, чтобы начать копаться в потаенных чувствах Малфоя, которые ей для начала нужно обуздать и не позволить им себя прожечь и окунуть в могилу, она решила выбрать тот, что виделся ей самым легким и простым.

Если подобные способы, описанные в этой тетради, вообще можно было назвать такими.

12 августа 1984

Способ видимого соединения.

Шаг первый: Установить с реципиентом зрительный контакт, образуя непрерывную циркуляцию энергии посредством прямой связи.

Шаг второй: Почувствовав синхронизацию, мысленно заставить собственные эмоции сепарироваться от чужих (окклюменция — если данный навык присутствует).

Шаг третий: Отделив два потока друг от друга, сконцентрироваться на инородном; входя в него, использовать метод «защитной пленки» (см. прим. 27 апреля 1984) — Метод «защитной пленки» — очистить разум от всех посторонних воздействий, включая звук и свет; настроить дыхание на комбинацию четыре/шесть; переместить все циркулирующие потоки собственного организма в центр тела; мысленно заключить внутри, накрывая пленкой разум (ощущения должны быть похожи на теплый поток энергии, отчетливо исходящий из самой сильной точки и распространяющийся по всему пространству тела подобно погружению под воду); сконцентрироваться на наблюдении извне, являясь «наблюдателем со стороны».

Шаг четвертый: Ощутить конечное ядро столба, что образует сферу, направляя исходящую энергию обратно, заключая споры изнутри.

Шаг пятый: Покинуть разум подопечного, проверив целостность «замка» и циркуляцию потока.

*прим. — эмпату необходима энергетическая подпитка после каждого совершенного акта исцеления; в зависимости от силы отдачи/степени мастерства/опыта может потребоваться разное по продолжительности время для восстановления всех жизненных, эмоциональных и профессиональных сил.

Повторный ритуал возможен только после полной регенерации всех собственных потоков.

Реципиент, что подвергался исцелению, может добровольно даровать часть силы, что была отдана ему, без нанесения ущерба или упадка с его стороны.

Подобная связь возможна лишь в случае полнейшей эмоциональной синхронизации (без намеренного соединения, что происходит при акте) и истинного желания побочной стороны.

— восстанавливающее и укрепляющее зелья при всех остальных случаях.

Еще одна проблема, которая имелась у Гермионы, — у нее не было зелий, чтобы прийти в себя после всего, что она собиралась совершить.

Попросить подобное у мадам Помфри без логичных объяснений и без того, чтобы она пошла и доложила о ее невнятной просьбе, заставляя и так уже заметно нервничающую при поимке ее взгляда и по-прежнему не получившую ответа МакГонагалл переживать еще сильнее, задавая той вопросы, что останутся без внятных букв и объяснений, было невоплотимо в жизнь.

Ей пришло около трех возможных вариантов, и все они являлись безрассудными, отчаянными и ужасно смехотворными на практике, в отличие от первых мыслей, что возникли в голове.

Первый — обратиться к Снейпу.

Она сразу отмела эту идею, потому что то лицо, которым он смотрел в ее едва нащупавшие свет глаза, как только Гермиона возвратилась к жизни, не представляло варианта попросить об этом, не вскрывая карты перед ним.

Гермиона до сих пор не могла понять, почему он так злился на нее, но рисковать узнать причины также ей не виделось возможным.

Если бы она пришла к нему и попросила эти зелья, Снейп моментально бы соединил все нити, догадавшись, для чего.

Но ведь он сам ей дал дневник. Он же не ожидал, что она просто его прочитает.

Конечно, сразу применять целительство было немного безрассудно, но ведь…

Ладно, у нее не было никаких оправданий этому.

Она отложит эту мысль на потом.

Второй — украсть эти зелья у Снейпа.

Вспоминая опыт своего второго курса, Гермиона знала, что в теории подобное возможно.

Вот только теперь его никто не отвлечет, устроив взрыв.

Она могла бы попытаться сделать это с мантией и в одиночку, но просто попросить ее у Гарри после всего, что она сделала и чем их обрекла, не представлялось ей реальным. Обращаться к нему с просьбой о мантии при поведении, что она подает сейчас, будет обречено на те вопросы, ответы на которые ей не раскрыть.

Тот факт, что она залезала в кладовку к Снейпу, когда была намного меньше по размеру, тоже облегчал кражу, которую Гермиона смогла четыре года назад совершить.

Сейчас же, очевидно, это было бы весьма проблематично.

Последний вариант, что оставался, — попросить об этом Малфоя.

Гермиона была уверена, что он способен их достать, а может, у него они и так имелись в запасе.

Если бы Малфой не получал сторонней помощи от зелий, в его эмоциональном состоянии давно бы уже не пришлось пытаться совершить все то, что он пытался совершить.

Она вновь опустилась взглядом на пергамент и тихо выдохнула, сжав ладони в кулаки.

Я принимаю твое предложение, Грейнджер.

Сегодня в полночь в Выручай Комнате, — последнее, что она написала несколько часов назад.

У нее все равно не было выбора, если она собиралась сегодня попытаться хоть что-то сделать из того, что ей открылось в дневнике.

Разжав холодные пальцы, Гермиона взяла перо и окунула его в темные чернила.

Еще раз выдохнув, она коснулась кончиком листа.

Мне нужно попросить тебя об одолжении, — вывела она не спеша и стала ждать его ответа.

Опустившись на кровать, она легла на спину и принялась разглядывать свой потолок.

Весь ее сегодняшний день прошел исключительно в ожидании того, что будет ночью.

Она не видела его ни на завтраке, ни на обеде и была уверена, что не увидит и на ужине.

Гермиона сомневалась, что он с улыбкой на лице гулял по окрестностям и переулкам Хогсмида, куда обычно уходили все студенты в выходные, поэтому он либо сидел в подземельях, либо же его и вовсе в замке не было.

Тот факт, что он был способен вот так просто из него перемещаться, заставил ее в первые мгновения завидовать, но, вспомнив, каким способом он это делал и что ему приходилось из-за этого терпеть, — она мгновенно отмела все свои мысли.