1 часть (1/1)

Это случилось в ноябре. Промозглый ветер, казалось, хотел лишь одного — как можно быстрее подлететь к вам, немилостиво обдуть холодными струйками ваше лицо, варварски продраться через швы вашей одежды и стремительно улететь прочь; прочь от вас, забыть вас. На берегу простуженного залива, который истеричными рывками волн разбивается об отвесные скалы пустынной бледно-зеленоватой местности, которая должна была бы быть поляной или лугом, на пасмурном небосводе, спустившись достаточно ниже пепельной дымки тумана, летали чайки. Противно крича свою хорошо заученную оду ненастью, они, медленно размахивая обкусанными крыльями, двигались по кругу. Ирландия в рассказах Брэдбери была мила в своей нищете солнца и радости, но непостижимым образом всё равно манила к себе. Реальность, надобно уже запомнить, всегда оглушает своей гнилою противоположностью. ''Набожные'' разговоры и упоминания всуе всегда были чем-то до трясучки правильным в этом богом забытом крае нищеты (ежели не материальной, то обязательно духовной), разврата пошлости и хамства. Мне бы хотелось любить эту страну. Хотелось бы тепло и с присущей только влюблённым дотошностью рассказать о ней всем своим знакомым, сидя либо на улочках места встречи художников и артистов, либо стоя около французского подарка американцам, либо, закутавшись в платок и защищая глаза козырьком ладони, смотря на индийскую мечеть—всё равно. Главное, чтобы чувствовать что-то. Ведь всегда людям необходимо ощущать своё существование, свою способность видеть, слышать, ощущать. Я бы точно смогла проникнуться, если бы потренировалась в этом ремесле недальновидного обожания. Но только не теперь. Где-то на задворках сознания я дико смеюсь с фразы: ?Выбирай жизнь, выбирай работу, выбирай карьеру, выбирай семью?. Что есть наш выбор? Разве в жизни мы всегда вольны следовать своим попустительским желаниям? Троекратное ?ха!?. Мне бы хотелось быть одной из мечтателей; они –самые счастливые люди. Все трудности они переносят с улыбкой, пускай и еле заметной, на их юношеских устах, всё им кажется понятным и таким простым, и даже если им бывают непонятны то люди, то совершаемые ими действия, мечтатели твёрдо верят, что когда-то истина отыщется. В наушниках строки: ?Choose your favourite vice, I don't have the strength to play nice? звучат отвратительно в своей голой жестокости.Он никогда не умел играть по правилам, всегда жульничал, даже когда играли с его чувствами. Даже когда это делала я. Память о его убеждениях в чёткости границы между жизнью земной и небесной необычайно воскресает вновь в моём нетрезвом состоянии. Отнюдь не алкогольном, ведь я приехала сюда, на этот богом забытый северный голый клочок острова, на Ford Сortin’е. Его любимом. Мне смешно. Чертовски смешно. Дева Мария, мой друг был таким заядлым музыкальным задротом, что в каждой его реплике можно было найти отсылку к строчкам его любимых групп или же прямые цитаты оттуда. Мне всегда казалось это крутым и ни капельки не стрёмным. Единственным неуместным иногда желанием было во время разговора с ним – уединиться, спрятаться, убежать от его тёмных-тёмных глаз; покуда ещё есть силы противиться нездоровой зависимости. ?Я пытаюсь скрыть это за смехом и спрятать слёзы в глазах, потому что мальчики не плачут?Мальчики, может, и не плачут, зато взрослые мужики ещё как. Я видела множество мытарств среди своих друзей, но никогда мне не доводилось сталкиваться с надрывом. А надрыв случился неожиданно. На сколько может быть резок щелчок пальцев, на столько же резок был звук чего-то надорвавшегося в душе моего друга при виде его (а кто он был ему? Неудавшийся друг-любовник?) с очередной пассией. Нет, молчать можно о чём угодно. Недосказывать же свои опасения и страхи, аргументы и мольбы, страсти сердца и трепет любящей души — равняется для меня восьмым грехом. Но Майлз, блядский, Кейн делал именно это. Где бы мы не находились — в пабе, на улице, у кого-то дома, на концерте, на репетиции,—везде я буквально слышала, как он насильно стискивал порывы души в стальных оковах. Извечная мантра ?не тронь, не гляди, не люби? читалась в осоловелом от переполняющих его чувств взгляде, когда Алекс, мать его, Тернер, лукаво улыбался ему, поглаживая бок рядом сидящей девушки. ?Какая по счёту убьёт его? Или же сам факт непрерывного присутствия новой пассии уже медленно разъедает Майлза??— Знаешь, Ма, — медленно растягиваю слова, потому что этот разговор когда-то надо было начать, но видит бог как мне трудно подобрать слова, — Алекс...он слишком нуждается в том, чтобы быть любимым, — мне становится неловко под ставшем при упоминании ?заколдованного? имени тяжёлом взгляде, — Не нужно так на меня смотреть, потому что я и так чувствую себя последним дерьмом, что не поговорила с тобой об этом раньше и что до сих пор не врезала Тернеру — не определилась правда куда: в нос или под зад.Слава создателю Майлз улыбнулся. Мои тупые шутки всё же иногда помогают разрядить обстановку.— Когда ты догадалась? — и не дав сказать мне пресловутого ?с первых минут?, друг продолжил, — Хотя не важно, я и так знал, что первым человеком будешь именно ты. Спасибо, что не осуждаешь, наверное…— Да что ты такое говоришь! — я искренне недоумеваю, — Вы оба мне как сыновья, братья или как ещё можно обозвать наше трио, и я ни на секунду бы не возжелала зла чувству искреннему и достойному счастья. Ты же меня знаешь, Ма.Кейн фыркает, заметно расслабляясь, и притягивает меня за плечи ближе. Потому что он всегда был кинестетиком, отчаянно нуждавшемся в долгих объятиях. Однако разговор никто не отменял, и я продолжаю.— Мне бесконечно больно за вами наблюдать. Бежите бог знает куда друг от друга, один не может признаться во взаимности, другой—что так давно пропал. Когда ты собираешься ему сказать?— Никогда, —искренностью на искренность, чёртов мазохист, — Он счастлив.В воздухе повисает ненавистное каждому из нас ?а я не буду мешать?. Майлз пристально вглядывается в моё лицо, затем тянет руку к моим щекам и поочерёдно гладит их. Надо же, я и не заметила собственных слёз.— Глупышка, — мягко шепчет он, — ты чего?— Как всегда слишком близко к сердцу принимаю чужую трагедию, — невесело ухмыляюсь ему в ответ, — А почему ты такой холодный?Майлз снова отворачивается к окну. На улице за стенами паба дождь. Нет, зверский ливень, что соответствует всё-таки общему настроению нашей ?профилактической беседы?, будь она не ладна. Я готова поклясться, что слышала раскаты грома. — Я не могу не чувствовать всё то, что относится к Алу. Просто я научился прятать это настолько хорошо, что иногда меня самого пугает моя мнимая чёрствость. Мы – поэты, и я, правда только, неудачный, потому как не могу полностью быть благодарным тому, что имею честь быть с ним в дружбе. Потому что мне до чёртиков всегда хотелось и хочется большего, — Майлз, помолчав, поджал губы,— Ты пялишься.Я рассматривала его. Неотрывно следила за стремительно сменяющими друг друг эмоциями на этом заросшем щетиной лице, в этих впалых от недосыпа красных глазах, и в осунувшихся щеках. — Что было во Франции? — глупый, глупый вопрос, но мне необходимо его задать.— Всё, — Кейн с трудом сглатывает ком,—всё, что могло бы быть легко продолжено, — и еле слышно добавляет, — и, видимо, также легко могло быть забыто. Теперь я вижу молнии. Свет редких лампочек в этой части паба начал мигать, выхватывая увлажнившиеся глаза напротив. Я чувствую как сильнее прижимаюсь к парню, стараясь разделить, впитать хотя бы частичку этой боли. — Он не забыл.— Но и не продолжил. Значит, это было ему не нужно. Как и второй раз, — Майлз и Алекс месяц с лишним назад отыграли свой последний концерт, тур которого был посвящён второму альбому, — Дон Карлеоне не благословил нас поцелуем, либо же мы не оправдали ожиданий miracle aligner.Многозначительно хмыкаю на эту остроту. До этого момента я была искренне убеждена, что Алекс наконец-то отважится пойти навстречу Майлзу. Мечты ещё никогда не были так близки к воплощению. — Завтра у меня дома, — встаю с барного стула, исподлобья смотря на Майлза, — ты, я и Алекс. ?Выбирай большие телевизоры, игральные машины, автомобили, компакт-диски плейеры, электрические консервные ножи?.— Я думал, что ты скажешь что-то наподобие: ?выбирай чувства, выбирай признание и тд?… — Кейн неловко почесал голову за ухом.— Это был хитрый план, чтобы ты сам сказал то, что я завтра от тебя ожидаю, — на прощание целую его в щёку и уверенно сжимаю его руку, — И помни: ?Играй за театром, перед театром, везде, говорил он, но не играй внутри, где музыка угасает.?— ?С таким же успехом можно играть на арфе в гробу!? — продолжает мой горячо любимый друг, но что-то в его глазах заставляет моё сердце испуганно замереть.Он не скажет. *****Семь месяцев спустя. ?Воскресенье в Дублине.Эти слова уже сами по себе исполнены беды.?Я в забытьи надеваю тёмно-коралловое газовое платье, так скрупулёзно подобранного мне свадебным дресс-кодом. Мои пальцы жутко холодные, сердце с какой-то одной ему ведомой периодичностью меняет скорость ударов. Смотрясь в отражение недавно отмытого зеркала в пол, я понимаю — это конец.?Воскресенье в Дублине.Оброните эту фразу, и она никогда не долетит до дна, а будет падать сквозь пустоту свинцового полудня, пока не пробьёт пять часов.?Чем ближе приближается час моего ?дебюта? в роли подруги жениха, потому что это — блядская свадьба, на которой нарушены все каноны как условностей, так и чувств, — тем сильнее я боюсь. Не кого-то конкретного, а именно этого события. Мне тяжело будет не только находиться там, но и делать вид, что я желаю молодожёнам только счастья. Блять, себе бы пожелать не сдохнуть. Алекс, мать вашу, Дэвид Тернер женится. Я до сих пор не могу провести параллели между Дублином и шеффилдским парнишей, между самим фактом свадьбой и городом, где судьба свела меня с этими олухами, навсегда связав нас узами дружбы. Последние теневые марионетки и девочка из края зелёных теней и белого кита, которая сегодня окончательно потеряет веру во что-либо светлое. Как я упорно игнорирую факт наличия у Тёрнера невесты родом с моей (моей! будь она неладна) родиной, так и Майлз успешно игнорирует разрушенные надежды: он так и не сказал.?Воскресенье в Дублине. Как бы его пережить.?Я последний раз перед выходом окидываю свой внешний вид критическим взглядом. Приезжая домой, я всегда останавливаюсь у родителей. Так было и в годы моей университетской учёбы, и в первые месяцы на работе и, естественно, сюда же я и привезла своих друзей. Первых и настоящих. Родители всегда были в восторге от Ала и Ма. Но сегодня мне от этого ностальгического порыва лишь мутит. Мама, после восторженных охов и ахов обращённых ко мне и к моему наряду, говорит, что за мной приехали. Кейн. Конечно, он же тоже друг жениха. На самом деле, я искренне возжелала в момент оглашения этого пресловутого:?Я..эм, ну…мм..женюсь в общем. Это..мм..приглашение. Свадьба в ноябре, в Дублине?, раздавшегося из моей телефонной трубки, — только лишь громко рассмеяться. Это прозвучало тогда слишком нереально и комично. Кто приглашает так своих друзей на свадьбу? После неловкой паузы, пришло осознание. — ?Блять, неужели охотничья свадьба??, — это всё, что я тогда смогла выдавить из себя. — ?Ты будешь подругой жениха, как и... — Алекс не решился произнести это имя в слух, — и он. Ты же знаешь, что мы всегда были вместе.?Только ты этого не помнишь, видимо — хотела я ответить ему. Но только лишь бросила трубку. В тот вечер я впервые за очень долгое время заплакала. От досады ли, от обиды ли за Майлза, от комичности ситуации или от такой подлянки Алекса (как мне, поддавшись очень желчному настроению, тогда хотелось думать) — не знаю. И не хочу разбираться в этом. Я прерывисто выдыхаю, когда подхожу к машине Кейна. Он выглядит превосходно в этих белых обтягивающих брюках и с расстегнутой на несколько пуговиц рубашке в тон моего платья, однако синеватые мешки под печальными глазами выдают его с потрохами. Мы молча киваем друг другу — силы на сохранение пофигистического выражения лица у нас обоих итак на пределе, а на удушливые объятия тратить их равно самоубийству.В салоне я наверное слишком резко поворачиваю лицо Майлза к себе, крепко держа за гладко выбритый подбородок, потому как он болезненно морщиться. Ничего, потерпит. — При всём моём понимании, Кейн, — начинаю я, попутно ища в сумке тюбик тонального крема, — с такой рожей вы не пройдёте не то что фейс-контроль на свадьбу, но и в амстердамский блядушник. Я предпочитаю кавалеров с ровным тоном лица.Смех Майлза заражает и меня и, трясясь от хохота, грозящего перерасти в истерику, я судорожно замазываю это безобразие на лице друга. Отдышавшись, он, перед тем как завести мотор, мягко произносит: ?Спасибо, мне очень повезло с такой спутницей. Восхитительно выглядишь.?В ответ я лишь устало, но искренне улыбаюсь. Раз уже начали этот спектакль, то надо хотя бы достойно надо его закончить. Майлз — то ли специально, то ли нет — едет ну слишком уж для него нехарактерно медленно. Совсем. С каждым неспешным поворотом, приближающим нас к месту торжества, мое сердце беспокойно замирает. Глубоко вздохнув, я перестаю чувствовать. Запрещаю это себе.Я не помню, как мы припарковались, как вышли из машины, как встретили нас и приветствовали ли мы знакомых, что мы им говорили и говорили ли сами, как мне впихнули в руки букет, как Майлз крепко придерживал меня за талию, как мы оба судорожно искали Тернера и как вообще дошли до Алекса. Помню лишь не отпускающую меня тревожность и редкие прерывистые вздохи Кейна. Я очнулась лишь, когда услышала начальные ноты музыки, означающие "дефиле" невесты. Какой стыд, я вот хоть убей не могу вспомнить, как зовут эту миловидную девушку, чья фигурка будто впорхнула к Алексу в руки. С ужасом понимаю, что мне глубоко положить на неё и её имя — Сибилла, Мальвина, Арабелла — всё одно. Мне хочется лишь выть от досады и, пожалуй, ударить эту без пяти минут миссис Тернер. Вздрагиваю от взгляда карих глаз, умоляюще смотрящих на меня, будто Алекс прочитал все мои помыслы и просит лишь одно — не срываться.Когда Алекс с дрожащими руками поворачивается к священнику, Майлз вцепляется в мою руку мёртвой хваткой. Кажется, он не дышит. На словах: ?Кто имеет какие-либо возражения против этого брака?? уже я подхватываю под руку Кейна, у которого подкосились ноги. Стараюсь сдержать его от необдуманного решения прокричать: ?Я! Возражаю!?. И как бы сильно я не хотела поддержать в этом порыве друга, меня останавливает только то, что так мы точно потеряем Алекса.— Александр Дэвид Тёрнер, согласны ли вы взять в законные супруги Лаванду Эмили Томпсон? — прокряхтел седой священник, беспокойно следя за нами с Кейном с самого начала церемонии, будто начиная догадываться, что всё далеко не в порядке.Я тихо презрительно фыркаю, услышав имя невесты. Господи, Алекс, Ла-ван-да? Серьёзно? Тернер всё-таки обладает телекинезом, не иначе. Он опять услышал мои мысли, я уверена. Алекс медлит с ответом, медлит с тем, чтобы повернутся к нам, но всё-таки, когда он, ссутулившись, оказывается стоящим перед нашими с Кейном носами, меня буквально впечатывает в пол этот тяжёлый взгляд. Он переводит его на Майлза, который, как я могу понять, теперь точно не дышит. Наверное, я больше никогда не встречу такого печального, обречённого, но отчаянного в своём решении навсегда сознательно уйти от порочной связи лица. Мне плохо, мне очень плохо от этой горькой любви между моими лучшими друзьями. ?Остановите это. Моё сердце тоже, если угодно.? — Да, — подождите минуту, включите свет: это я плачу или Майлз шмыгает носом, или же это по щекам Алекса потекли две прозрачные струйки тоски? — я согласен.Всё. Пути назад нет. Мои благие намерения привели прямо в ад. Продолжение дня прошло как в забытье: сначала меня оглушило радостное рукоплескание и выкрики поздравлений, потом я, осоловело глядела на поцелуй молодожёнов, слышала как выдохнул Майлз(хотя этот звук был похож на скулёж выкинутого на улицу щенка), чувствовала, как он же стёр мои слёзы со щёк, а свои поспешно спрятал за солнцезащитными очками (почему в ноябре так ярко светит это холодное солнце?). А дальше все события прокручиваются в моей памяти со страшной скоростью. Как бешеная карусель. Кажется, в тот день Кейн старательно пытался налакаться знатно, а я его поддерживала в этом. А преуспели ли мы в в нахождении остатков здравого смысла на дне фужеров? Помню, как мы трусливо сбежали после праздничного стола. Вроде бы Алекс даже не пытался нас остановить. Он лишь сидел с нечитаемым выражением лица и долго смотрел на нас за столом, но всякий раз опускал глаза, будто бы стыдясь, стоило мне или Майлзу ответно взглянуть на него.— Ты со мной? — прохрипел Кейн, крепко держа меня за предплечье, будто бы показывая, что спрашивает он это лишь для формальности.— Будто бы у меня есть выбор, — бесцветно бормочу в ответ, но его устраивает.Мы ехали очень долго, куда-то на север, как я могла понять по стремительности смены населённых ландшафтов на более оскуднённые луга. Майлз остановился только доехав до океана.Шум воды откровенно спорил с криком чаек, твёрдо вознамерясь победить в этой ожесточённой борьбе. Ветер беспощадно бился об машину, будто бы желая опрокинуть её в самую бездну прямо с обрыва. — Только я и виноват, — начал Майлз, устало потирая глаза покрасневшими от холода пальцами, — И в том, что не сказал ему, и в том, что не послушал тебя. Так погано ощущать, что сам же и похерил своё счастье.Теперь я точно поняла фразу: ?Где умирает надежда, там возникает пустота.? Именно так и заканчивался их век недомолвок, оставляя за собой самые радостные моменты ушедшей юности беспечной. Как плохо, боже. Никогда не думала что моральная боль за других людей может так убивать.— Nec sibi, nec altêri… — шумит сердце в груди, шумит ветер в дали, — Что же теперь будет?Я молчу. Не потому, что боюсь как-то обидеть или задеть, а потому, что чуть ли впервые просто не знаю. Стоит ли вообще обсуждать это? Определённо да. Стоит ли думать о неизбежном? Нет, точно не сейчас. Мой взгляд хаотично мажет по лицу Майлза, который безжизненно смотрит прямо мне в глаза. — Я… — нет, не могу закончить, не могу произнести эту глупую фразу в духе: ?Я не знаю, но мы что-нибудь придумаем?. Ага, конечно. Придумаем, зашьём кровоточащие раны, наденем лучшее бельё и с гордо поднятой головой пойдём навстречу новому дню. Надо просто признать, что мы оплошали. Победили в номинации ?Маленькие лгуны?. Теперь нам остаётся только танцевать, потому что ложь занимает гораздо меньше времени.— Джесс, — протянул вдруг Кейн, и точно недобрый огонёк бешеной уверенности промелькнул в его глазах, — Я тут подумал, что если я, долго слепо бежал в неравной погоне за постоянно ускользающим образом счастья, безрезультатно оставив молодость, что если я… — наверняка он хотел сказать: ?Так и никогда не встречу любви вновь?, но вдруг остановился и притянул меня за лицо к себе, — Ты выйдешь за меня, Джесс?— Ты думаешь, Ма, что… — безрезультатно пытаюсь освободиться из крепкой хватки Кейна.— Стараюсь обходиться без этого.— Ты не знаешь, что говоришь. Ты в алкогольно бреду, боже, отпусти меня! — мой голос сорвался на крик на последней фразе.Майлз испуганно отшатнулся от меня. Я стремительно вылетела из машины и шатающейся походкой пошла к краю обрыва. Не чувствуя от усталости ног, я бессильно рухнула на сырую почву. Платье безнадёжно испорчено. Плевать. Вот и всё. Этот день отныне стал апофеозом нашей оптимистической трагедии на троих. Я, Майлз и Алекс совершили кучу ошибок, которые, как бы иронично это не прозвучало, были созданы для нас — в целом и для каждого отдельно. Мне ничего не стоит отказать Кейну, но его просьба прозвучала как отчаянный крик о помощи на горящем корабле где-то по середине разбушевавшейся морской бури. Будто он тот самый принц, а я та самая русалочка, которая единственная сможет его спасти от смерти. А в том, что друг сейчас находится на волоске от какого-то опрометчивого шага, я не сомневалась ни на секунду. Бесшумно, если вообще пьяный человек может ступать бесшумно, по жухлой выцветшей траве ко мне несмело прошагал Майлз. Присев рядом, он ничего не сказал, лишь накинул на мои плечи своё пальто. Надо же, а я и не заметила, как выбежала только в одном платье, потому что в машине было слишком душно, чтобы оставаться в куртке.— Спасибо, — как жалко прозвучало это слово из моих уст, докатилась. — Ты и так постоянно шмыгаешь носом, — мягкая улыбка едва коснулась уголков рта Майлза,— Не хочу потом чувствовать себя виноватым за твою простуду. Негодник. Знает же меня вдоль и поперёк, чтоб его. Как-то мы с Алексом умудрились одновременно заболеть, и Кейн чуть не поседел, пока ухаживал за нами, постоянно перебегая от одного к другому с таким раскаивающемся видом, что мы с Тренером даже и не подумали злиться. Тогда мы просто все вместе играли в снежки, будто нам снова всем по девятнадцать лет, и у нас всё такой же крепкий иммунитет. Иммунитет был похерен, так же как и наша дружба, видимо. Я вдруг поняла, что я всё ещё сижу напротив Кейна, который всё так же с отчаянно-испуганным взглядом смотрит прямо мне в глаза, ожидая. А в голове набатом проносится: "ты выйдешь за меня, Джесс?"... Вдруг в этих каре-зелёных лужах вокруг зрачка промелькнуло полное понимание того, что я собираюсь сказать."Ты выйдешь за меня?" "Ты не оставишь меня?""I'm sorry I met you, darling"И он не ошибся.