8. (1/1)

?Самая трудная и высокая любовь—?это жестокость?.Е. Замятин ?Мы?***Дилан [не] виноват.Заложенность носовых пазух, рваные попытки дышать. Всхлип в подушку и притягивание коленок ближе к груди. А под веками?— взгляд янтарно-шоколадных глаз, да улыбка, растянувшая уголки губ впервые за много лет. Улыбка лишь для нее одной. Мэллори Грейс плачет не потому, что считает Дилана виноватым, нет, а оттого, что ее использовали. Слезы душат горло и пекут глаза оттого, что она сама стала лишь способом достижения цели: разрушить Дилана полностью, лишить его любого права, любого шанса на счастье.Дилан [не] причастен.И все это время она ему… Мэллори ему нравилась? Это не вызывает неловкость или комок в горле. Это не вызывает покраснение щек или смущение при каждом упоминании. Мэл просто хочется закричать оттого, к а к можно использовать чьи-то чувства. Ошибкой О’Брайена было их проявить. Ошибкой Грейс было поверить. Ошибкой Веласкеса?— изнасиловать тринадцатилетнего мальчика и делать это на протяжении стольких лет.Бедный.Бедный Дилан.—?Господи,?— шепотом в подушку, игнорируя звонки Уиллоу. А если долго не отвечать, Эйнсли такая, что и ?в гости? прийти может. Нет, это привлечет внимание родителей, которые ни о чем пока не знают. Которым Мэллори Грейс пока не готова рассказать. —?Боже… —?ладонью прикрывает рот, после чего торопливо утирает слезы с щек, шмыгая носом. —?Как же это?.. —?разговаривает сама с собой незаконченными вопросами, мысленно дополняя кратким ?возможно?.Как можно так уничтожить человека, причинив вред другому?Грейс ерзает на кровати, резким движением садясь на ее поверхность, скрестив ноги. Еще раз утерев слезы, вызвавшие легкое раздражение на нежной коже щек, Мэллори твердо приказывает себе больше не всхлипывать. После двух дней плача, где только можно (особенно в школе, когда на глаза попадается то Бретт, то Дилан) пора бы перестать. Наверное, Мэллори хотелось бы винить О’Брайена, признать, что, да, отчасти он виноват, но такое могло бы случиться с каждой девочкой, будь она на месте Мэл.За что его винить?За то, что позволил себе чувствовать тогда, когда все это должно быть подавлено насилием?Сознание хочет винить. Сознание хочет злиться. Но что-то у солнечного сплетения не позволяет, что-то в сердце отказывается от обвинений. Лоу прислала множество СМС, в которых всячески пыталась защитить Ди, показать все с его позиции. Наверное, где-то внутри у Мэл сработал рычажок предательства, но обида на подругу улетучилась так же быстро, как пары спирта в незакрытом пузырьке, стоило Грейс хотя бы прочесть все то, что написала ей подруга. И многое элементарно стало на свои места.?Бретт сделал это с тобой потому,что ревнует его, понимаешь? Чертов ублюдок любит Дилана, не на шутку.Пожалуйста, Мэл, ты должна поверить ему?.Если Бретт способен на такое…На что же еще он способен?На что он пойдет, ради того, чтобы получить свое?Нет-нет. Так больше продолжаться не может. Это замкнутый круг, который О’Брайену не разорвать. Парень не может сказать матери о том, что с ним делает его сводный брат. И, возможно, сейчас опрометчивое, эмоциональное, но искреннее в своих намерениях решение Грейс сможет впервые хоть как-нибудь помочь ему.Помочь или усугубить порядок вещей.Так или иначе, Мэллори хватается дрожащими пальцами за свой сотовый, воплощая в реальность импульсивную задумку защитить Дилана от Бретта. Идея в разуме, доведенном до истерики, кажется настолько правильной, что девушка полностью отбрасывает любые теории негативных последствий ее действий.Дилану нужно помочь.Дилана нужно защитить.А кто сделает это, если не Мэллори?Пальцы набирают номер спешно, его наизусть знает каждый школьник, о нем частенько напоминает школьный психолог. Гудки длятся недолго, после четырех секунд ожидания трубку снимает женщина с приятным голосом:?Социальная Служба Защиты Детей. Добрый вечер, я вас слушаю?.Мэллори так хочется надеяться, что этим она сможет хоть как-то ему помочь…—?Я-я… —?дрожащим голосом, собирая в кулак все остатки уверенности. —?Я хочу заявить о домашнем насилии.***Игра на синтезаторе мелодично разливается по комнате, отголосками отдаваясь куда-то в другие комнаты, где их звучание глушит в себе работающий в гостиной телевизор. Смотреть ?всей семьей? фильм Дилан отказался, предпочтя еще немного попрактиковаться перед завтрашней репетицией с мистером Торном и Мэл, посмотрев в глаза которой, парень точно схватит инфаркт от чувства вины.Пальцы играют легко и непринужденно. Макс Рихтер?— это то, что для него будет в вечном фаворе. Почему-то взгляд находит листки с распечатанными нотами, которые неделю назад ему дала Грейс. Дилан хмуро приподнимает учебники биологии и истории, чтобы высвободить ноты. А на полях ее элегантным и аккуратным почерком с помощью карандаша выведена надпись:?Подумала, немного классики тебе не помешает?.—?Шопен… —?сам себе бубнит под нос О’Брайен, пробегаясь глазами по нотам.Установив их на пюпитр, Дилан принимается немного нервно чесать затылок, сомневаясь в том, сможет ли он сыграть классику?— в ней Мэллори спец. Сделав глубокий вдох, парень все же располагает свои тонкие пальцы на нужных клавишах, после чего зажимает их, создавая звучание.Находящийся в соседней комнате Бретт Веласкес даже под страхом смерти не признает, что ему нравится, как играет его брат. Не признает, что ему хотелось бы, чтобы Дилан сыграл что-то лишь для него. Парень напрягает пресс, помогая себе подняться с кровати, и пару мгновений просто смотрит в пустоту, словно пытаясь не просто расслышать звуки из слегка приоткрытой двери комнаты брата, но и увидеть их визуально. ?Дилан это никогда не играл?,?— мелькает в голове Бретта мысль. Но, что бы он ни играл, все у него выходит красиво. Все отнимает у Веласкеса дыхание. До взаимодействия с Мэллори Грейс О’Брайен практически и не играл вообще. Это ей что, стоит, блять, сказать ?спасибо? за то, что у Бретта снова есть возможность видеть, как его красивые длинные пальцы с периодичностью зажимают определенные клавиши? Веласкес поправляет футболку на мускулистых плечах, переминаясь с ноги на ноги, стоя на мягком ковролине в серых носках. Шаги аккуратно выводят его из собственной комнаты, заставляя преодолеть расстояние коридора и замереть у приоткрытой двери. Залитый бетоном и уложенный плитками пол с подогревом не выдает никакого постороннего шума, поэтому единственным объектом, который может выдать Бретта, становится дверь. Но и та не скрипит при легком отталкивании широкой ладонью. Губы Веласкеса подрагивают, взгляд застывает на спине Дилана, сидящего у окна. Причиняя сводному брату боль, Бретт старался не трогать его руки, надеясь, что однажды эти пальцы вновь возьмутся за пианино. А Бретт не умеет играть, его родители в детстве ни на что толком его не отдали, посчитав свои хобби навязанными, а хобби Бретта?— смешными. В итоге, Веласкес ничего толком и не умеет, кроме как играть в регби, от которого его уже тошнит, и искусно врать так, чтобы тебе безоговорочно верили. Вот и приходится сохранять репутацию лучшего игрока, чтобы представлять собой хоть что-то в этой жизни. У него нет такого таланта, как у Дилана, играющего сейчас/для-Бретта-всегда так, что теряешь ощущение пространства и времени и выходишь куда-то за их пределы. Парень упирается плечом в дверную раму, скрещивая руки на груди.И просто наблюдает.И просто слушает.И просто тонет во всем, что сейчас происходит.А происходит с ним Дилан.Бретт уже понял: чем больше физической силы он применяет к Дилану, тем сильнее теряет его.До открытия чувства брата к Мэллори Грейс Веласкес и не осознавал, что та злость в нем в миксе со вспышками редкой и нежеланной нежности на самом деле является чем-то большим. Чем-то таким, что нож вгоняет в межреберье, как только эти двое попадаются на глаза ?вместе?. Бретт и не задумывался над тем, что, даже будучи таким разрушенным, Дилана сподвигнет влюбиться (не так, как это делают нормальные люди, в какой-то причудливой, но не менее чувственной манере); в голове засела мысль, что этот сломанный мальчик будет навеки его. Навеки в клетке, которую не перегрызть и не выломать собственными костями. Но Дилан выбирается из нее уже. Не телом. Тем, что поважнее него. В голову лезут мысли, которых Веласкес себе раньше не позволял. Уделяется внимание каким-то деталям, которым раньше не придавалось значения. Бретт не помнит, как выглядела улыбка Ди до всего, мальчик, потерявший отца, уже тогда не улыбался. Но улыбка у него красивая, и он улыбался Мэллори Грейс так, как никогда не улыбнется Бретту.Почему Дилан никогда не отвечает на его поцелуи?Почему так сильно ненавидит, когда Бретт элементарно прикасается к нему?—?Что ты делаешь? —?из состояния зачарованности его выводит напряженный, но тихий голос.Тихими. Нужно быть тихими и не тревожить родителей, находящихся в гостиной. Это простое правило знают оба. Это правило еще никто из них не нарушал за шесть лет. Вот только Бретт не позволял себе насилие, когда кто-то из них был за стенкой или не спал. Кроме того самого утра в душе. Реальность окутывает Веласкеса презирающим и по жизни печальным взглядом глаз напротив, а еще соприкосновением лопаток и поверхности неожиданно оказавшейся закрытой двери комнаты, когда он нерешительно делает шаг назад, да некуда. Комната ?изолирована? от посторонних.Слушает.Наблюдает.Восхищается.—?Ты… Ты можешь сыграть что-то еще? —?к ужасу слетает с губ Бретта. —?Так, словно она сейчас сидит рядом с тобой. П-пожалуйста…—?Это какая-то шутка? —?Дилан настороженно медленно поднимается на ноги, а каждый мускул уже ноет от фантомных прикосновений холодных пальцев Бретта. —?Ты хочешь снова меня изнасиловать? Твой отец в другой комнате…—?Я прошу тебя всего-лишь сыграть… Для меня,?— Веласкес неосознанно подходит ближе, О’Брайен осознанно отшагивает назад до стенки. —?Почему ты пятишься? Я просто хочу, чтобы ты сыграл…В глазах цвета чая со вкусом мяты и апельсина, который любит пить Дилан, считывается искреннее неверие в простоту этой просьбы. Бретт никогда не просит, он всегда берет то, что хочет просто так. Что это? Какая-то новая изощренная форма заставить раздеться и подставить зад? Дилану начинать снимать с себя футболку? А ведь какое-то время он не позволяет сводному брату всячески над собой надругаться. Не после того, как он узнал, какую роль во всем этом играет Мэллори Грейс. Веласкес подходит настолько близко, что парень у стенки уже ощущает боль, даже без прикосновения. В руки. Возьми себя в руки, Дилан. Ты знаешь, почему этот урод сделал это с ней. Ты знаешь, почему столько лет делал это с тобой.—?А если не сыграю, ты меня побьешь? —?откуда-то взявшаяся смелость придает уверенности голосу.—?Н-нет…—?Почему? Ты же любишь меня бить. Тебе нравится смотреть на то, как мне больно. Нравится ее причинять.У Бретта дрожат ресницы и нервный тик бьется пульсацией где-то в коленной чашечке.—?Или ты срываешься на мне лишь тогда, когда терпишь неудачу в общении со своей мамочкой? —?тон голоса ровен и холоден, вот только эти слова воспламеняют Веласкеса, словно спичку. А ведь Дилан попал в больное место… Пальцы Бретта импульсивно резко сжимаются вокруг растянутой горловины темной футболки, сминая ткань в кулаках; холодная стенка принимается пересчитывать Дилану ребра, хотя происходит лишь вжатие, но не сам удар. Даже сейчас Бретт старается быть ?заботливым?? Что?—?А ну, завали, или я действительно тебя ударю,?— выдохом в щеку.—?Давай, бей…—?Не нарывайся, сука, я ведь могу, ты знаешь! —?шипит Веласкес, раздраженно скалясь.—?Я очень долго думал над тем, в какой именно момент шесть лет назад я успел стать тебе костью поперек горла,?— О’Брайен шумно дышит, стараясь не скулить от такой близости Бретта, когда каждое последующее слово сможет спровоцировать новый акт насилия. —?Но теперь я знаю, Бретт,?— втягивая воздух через нос. —?Я знаю, отчего ты на самом деле так бесишься. Я же причина, почему твои родители не смогли сойтись вместе снова, верно? Я угадал? Угадал, я знаю. Маленький Бретт мечтал, чтобы его мамочка и папочка снова стали одной дружной семьей, но тут папа привел в дом другую женщину с прицепом.—?Закрой свой рот, или я за себя не ручаюсь! —?а у самого едва ли не слезы на глазах, насколько это полосует грудину.Кулаки лишь сильней вжимаются в проступающие ключицы, но Дилан продолжает:—?И это разрушило твои надежды быть нужным своей матери чаще, чем на Рождество и свой День рождения. А ведь ты ей не нужен, посмотри правде в глаза, Бретт. Ей на тебя насрать, и в глубине души ты знаешь это.—?Закройся, О’Брайен, или, богом клянусь, стены этой комнаты станут последним, что ты увидишь перед тем, как я тебя убью! Не смей так говорить о моей матери!—?А как ты насмехался над тем, что мой папа умер? А? —?несмотря на то, что вспыльчивый Веласкес едва держит себя в руках, чтобы не сорваться на крик, Дилан же разговаривает с ним размеренно и спокойно, практически как с ребенком. —?У тебя живы оба родителя, а у меня есть лишь мама. Я нуждался в поддержке, а знаешь, что получил взамен? —?он делает запинку, не разрывая зрительный контакт. —?Жестокость. Насилие. Боль. Блять, ты хоть понимаешь, что ты со мной сделал? Мне было тринадцать. Тринадцать, блять, Бретт, когда ты впервые изнасиловал меня… Когда перелез ночью ко мне в кровать и впервые показал, как выглядит ад.Резким рывком Веласкес тянет его на себя, отрывая от стенки, а затем валит на поверхность кровати, выбивая всхлип, но не слезы. Но Дилан не позволит. Больше не позволит стянуть с себя штаны и жестоко надругаться снова.—?Закрой пасть! Заткнись! —?но даже если Бретт и прижимает его собой, даже если его пальцы и обхватывают чужие запястья с силой, ситуацией все равно отчего-то владеет О’Брайен.—?Я долго думал, почему ты насилуешь меня, почему иногда стараешься быть нежным, почему хочешь получить ответ на свои поцелуи,?— Дилан лежит под ним так открыто, что Бретт сейчас может припасть губами буквально ко всему: к разнокалиберным родинкам на шее, к линии челюсти, к трапециевидной мышце, открывшейся виду из-за оттянутой ткани футболки. Если захочет?— может даже поцеловать эти широко распахнутые веки с густыми ресницами. Дилан под ним?— весь его. И этот запах его кожи, и мягкость его темных волос.Он сидит у него на бедрах так удобно, что пальцы можно просунуть под штаны и прикоснуться там. Бретту ничего не стоит перехватить запястья одной рукой, а второй свободной стянуть со сводного брата домашние спортивки. Ему ничего не стоит грубо заткнуть тому рот ладонью и вставить так, чтобы не пару дней?— месяц сидеть не смог. —?И меня осенило, почему,?— легонько кивает головой. —?Потому, что тебе нравится трахать мальчиков. Нравится трахать меня, не так ли?—?Заткнись, Дилан!—?Потому, что ты гей, Бретт,?— вытаскивает правду наружу. —?Ты гей и ты меня любишь.Всхлип. Но не О’Брайена.—?Как там писал Замятин? ?Самая трудная и высокая любовь?— это жестокость?? Не знаю, блять, как это получилось, но ты любишь меня, да? Ты влюбился в боль, которую причиняешь мне каждый раз. Ты влюбился в мое тело, реагирующее на тебя напряжением. Ты любишь целовать меня не только для того, чтобы заставить молчать. Ты любишь меня целовать, тебе этого хочется. Ты любишь меня. И ревнуешь, когда я с ней. Тебя бесит, что я с ней, не так ли? Тебя бесит, как я на нее смотрю. Именно поэтому ты и сделал это с ней, я прав? Именно поэтому ты изнасиловал ее, чтобы только мы не были вместе. Тебе нравится, когда я лишь твой, да? Тебе нравится, когда я не сопротивляюсь, потому что тогда ты представляешь себе, словно все взаимно, не так ли? Ты хочешь этого, Бретт? Хочешь, чтобы я тебя любил? Хочешь, чтобы я отвечал тебе?Это все нереально.Дилан не может сейчас доставать из глубины души Веласкеса самые ужасные вещи.Блять. Гребаная влага, скопившаяся в уголках глаз, печет глазницы и капает вниз, прямо на щеки О’Брайена. Тот вздрагивает, шумно дыша, а пальцы Бретта ослабляют захват запястий. Изначально он не был таким цепким, чтобы оставить после себя синяки. Не было сопротивления, не было борьбы. Нет телесных повреждений в доказательство.—?Ты любишь меня и насилием пытаешься избавиться от этого чувства, я прав? Поэтому ты делал это со мной? Поэтому так ненавидел?—?Я тебя не ненавидел… —?Веласкес не сразу понимается, что наклоняется ближе к его лицу.—?Ты хочешь, чтобы я любил тебя, да, Бретт?И первая пришедшая в голову мысль с ужасом слетает с уст тут же:—?Б-больше всего на свете… —?слова, которые уже не заберешь обратно, а хотелось бы никогда в жизни их не произносить.Ментальная стена рушится, и Бретт подается вперед, аккуратно прикасаясь к искусанным губам своими дрожащими. Впервые целует настолько мягко, насколько может. Так, как никогда не целовал. Так, как никого не целовал. Так, как не должен целовать. Холодные пальцы при прикосновении к разгоряченной коже у основания шеи снова/как всегда/навечно откликаются негативным разрядом по всему телу Дилана. Но одно остается без изменений?— О’Брайен ему не отвечает. Даже не закрывает глаза. Это отзывается неистовой болью где-то в прогнившем сердце Веласкеса. Он отстраняется от него так, что разрыв между их губами все равно составляет половину дюйма в расстоянии. Подушечка большого пальца бережно оглаживает скулу, хоть рука и дрожит. Вторая рука все так же покоится у Дилана на запястье, а горячие капельки слез продолжают неспешно капать на чужое лицо. Гладь рваного дыхания опаляет Бретту уголок губы, куда Дилан и шепчет в ответ:—?Я никогда, никогда тебя не полюблю.И холодным взглядом обжигает кожу, обжигает нутро, каждой буквой последней фразы выкручивая поочередно суставы.Веласкес перестает дышать. А вот Дилан напротив?— только начинает выравнивать дыхание. И впервые за шесть лет ощущается что-то такое, чего не было раньше.Чье-то поражение.Собственная победа.Наконец Дилан победил хоть в чем-то.Звонок в дверь. Гостей, вроде, не ждут. Вечер, так что время не для почты. Чье-то появление на пороге дома Веласкесов заставляет Бретта отскочить от сводного брата, начав торопливо шмыгать носом и приводить себя ?в порядок?. Как будто бы он продолжил вжимать его в кровать и плакать над ним, если бы в комнату постучался Коул или Сьерра, ага. Как будто бы их присутствие за стенкой не играло бы вообще никакой роли. Дилан подрывается так же резко, и они с Бреттом перебрасываются взглядами. Не произнеся ни слова, О’Брайен, холодно задевая плечом сына Коула, толкает дверь своей комнаты и выходит в коридор, наблюдая за тем, как его мама обеспокоенно и недоуменно открывает двери работникам какой-то службы.—?Д-добрый вечер? —?лепечет Сьерра, улыбаясь немного нервно. —?Я могу чем-то вам помочь?К ней из комнаты выходит мистер Веласкес, которому тут же предъявляют удостоверение-жетон.—?Я работник Службы Защиты Детей, Маттео Тейлор. К нам поступил анонимный звонок о домашнем насилии в этой семье.***От лица Дилана.В то время, как меня словно мешком щебня по голове ударило от происходящего, Коул нервно смеется, отшучиваясь, что все это, должно быть, какая-то ошибка.—?Боюсь, нет, сэр,?— качает головой Маттео Тейлор. —?В анонимном звонке четко сообщалось о факте насилия, но в подробности информатор не вдавался,?— на что мистер Веласкес и отвечает, что подробностей и быть не может потому, что в этом доме никто не применяет физическую силу. Н и к т о. Боковым зрением я цепляю выходящего из моей комнаты, внешне ?успокоившегося? Бретта. Ему никогда не составляло труда притворяться и лгать, из него бы, наверное, хороший актер бы вышел. А мне действительно на душе спокойно. Даже если учесть тот факт, что мои щеки все еще мокрые от его слез. Даже, если я чувствую на своих губах ментол и клубнику его сигарет. Даже, если мои запястья все еще горят от ощущения его пальцев вокруг них.Я дал Бретту понять, насколько сильно я его ненавижу.И мне…Черт, почему-то полегчало.Стало легче, когда я сказал, что никогда не буду его.—?Пап, что происходит? —?Веласкес не драматизирует излишне и, толком душевно не отойдя от событий минутной давности, произносит все это с чистейшим замешательством в голосе.Мое сердце стучит еще громче чем пять минут назад, под тяжестью веса тела моего сводного брата.—?Кто из вас двоих Дилан? —?серьезно, но весьма аккуратно, я бы даже сказал тактично, мужчина обращается к нам.Ко мне обеспокоенно подходит мама, нежно касаясь моего плеча.Служба Защиты Детей. Едрить твою налево! Это вызовет больше проблем, чем я думал. Я вообще даже не рассматривал вариант жаловаться в эту соц.службу. Черт, это навлечет проблемы на Коула и маму. А на действительно виноватого человека подозрение не упадет. Это поставит нашу семью на учет, а Бретту будет хоть бы что! Может пострадать репутация его отца и моей мамы, а ему?— ничегошеньки.Я уже просто не знаю, что отвечать, стараясь держать себя в руках лишь в одном?— продолжать молчать о Бретте. Даже, если мне хочется рассказать. Даже, если он этого заслуживает. Сейчас я должен о-о-очень постараться, чтобы мне поверили насчет непричастности мистера Веласкеса и моей матери.—?Нет, меня никто из них не бьет… Совсем нет!—?Мы любим Дилана… —?обескураженно молвит мужчина. —?Черт возьми, я бы никогда не навредил сыну лучшего друга…—?Милый… —?мама не отходит от меня ни на шаг.Сначала осматривают наш дом до мелочей, чтобы убедиться, что ничего в нем мне не угрожает. Затем врач по имени Тереза Смолл просит меня снять футболку, чтобы удостовериться в отсутствии телесных повреждений, а так, как Бретт прекратил меня бить и брать силой?— их и нет. Лишь незначительный синяк на локте, который я набил чисто случайно, но который все равно записывают как улику.—?Я сам видел, как он набил это в школе,?— вступается мой ?брат?.В конечном итоге я просто опускаюсь на диван, обхватывая руками голову. Боже. Боже. Боже. Нет. Зажмуриваю веки, пытаясь понять, что мне делать. Я не знаю, кажется, это длится уже дольше двух часов. С родителями разговаривает мистер Тейлор, записывая в блокнот что-то об их обращении со мной, а Бретт стоит поодаль и пытается убедить медсестру в моем повышенном травматизме.—?Послушайте, это какой-то бред,?— мама уже не выдерживает, стресс и давление начинают ее одолевать. —?Да, мой сын многое мне не рассказывает, но разве я, как родитель, не должна давать ему право выбора? Не должна уважать установленные им границы?—?Может, он для того их и установил, чтобы отгородиться от жестокости.Я начинаю не на шутку злиться, когда со мной принимается разговаривать психолог.—?Так, все, хватит! —?срываюсь на крик, рывком вскочив на ноги. —?Прекратите давить на мою мать! Прекратите дожимать Коула! —?заставляю обратить на себя внимание всех, кто вертится в доме. Это здорово выводит из себя. Это злит так, что мне сейчас хочется что-то снести или разбить: запустить в окно деревянной миской с фруктовыми леденцами, к примеру. —?Они ни в чем не виноваты!—?Если ты боишься рассказать… —?стоит на своем Маттео Тейлор.Я не могу, что-то внутри буквально орет. Я хочу выдать его. Я хочу выдать Бретта. Я хочу рассказать обо всем, что он сделал со мной. Хочу видеть, как его посадят. Хочу отомстить ему за Мэллори.—?Я не боюсь! —?меня сейчас порвет от злости буквально. —?Вместо того, чтобы беспокоиться о насилии в семьях, вы бы лучше побеспокоились о насилии в школе, ведь, знаете, от него страдают гораздо больше детей! —?не контролирую свои руки, обильно жестикулируя.Да, на это у них не находится дельного ответа.—?Я хочу, чтобы вы покинули этот дом сейчас же! —?стараюсь выровнять голос, но при просьбе-указу я не смотрю никому из них в глаза. Даже Коул и маме. Даже Бретту.У меня был шанс. Каждая секунда из тех двух часов, пока соц.работники были здесь, я мог рассказать им. Но я не стал. Не сейчас. Не знаю. Никогда.—?Я не знаю, кто звонил вам,?— но я догадываюсь,?— но этот человек ошибся. Со мной все в порядке,?— хотя по раздраженному тону голоса этого и не скажешь. —?А теперь я хочу, чтобы вы ушли.Моя мама отправляется на кухню приготовить себе чай. Ее руки дрожат от напряжения, и я ненавижу себя за это. Я ненавижу себя за то, что, если расскажу, ее взгляд наполнится вселенским чувством вины передо мной. Коул еще выясняет последние вопросы с мистером Тейлором, уже покинув наш дом, но не его территорию.Когда все же серебристый трейлер с обширной рекламной наклейкой на всю бочину уезжает, я выхожу на улицу, опускаясь на парадную ступеньку и обхватывая свои колени руками.Воздух. Мне нужен воздух. Дышать нечем.Все мое существо по привычке напрягается, как только Бретт оказывается рядом?— опускается рядом со мной на ступеньке, извлекая из пачки сигарету, чей вкус до сих пор я могу ощутить у себя на губах. Взглядом я утыкаюсь ?в никуда?, стараясь унять рой мыслей, а Бретт лишь подливает масла в огонь к моей ярости:—?Тебе стоило бы закрыть рот своей подружке.—?Не смей говорить о Мэллори! Веласкес поджигает сигарету и делает затяжку, после чего выпускает дым и хмыкает.—?Ну, и на кого ты сейчас зол? На меня или на нее?—?Не лезь ко мне в голову!?— отрезаю грубо, после чего спешу освободиться от его присутствия рядом.Возвращаюсь в дом, намереваясь удостовериться, в порядке ли мама. Мои пальцы сами сжимаются в кулаки, челюсть напряжена так, что зубы сейчас сломаются об зубы. Черт.Я упустил шанс рассказать о Бретте. Я зол на него так, что не передать словами.Но в одном ублюдок прав.Я зол и на нее тоже. Да, я зол на Мэллори. И эту злость мне никуда не деть.Как она могла поступить так со мной? Как, после того, как я рассказал ей, почему до сих пор не смог признаться?В шаге. Я буквально в крохотном шаге от того, чтобы мы с мамой остались на улице.Я зол на Грейс, она не имела права так поступать.Блять, не имела![…]Сна практически и не было, рой мыслей не давал мне уснуть. Я более, чем уверен, что это была Мэллори, я знаю, что это она позвонила в Службу Защиты Детей. Ночь не переварила мою злость, но я пытался, я так пытался перестать ее чувствовать…Я так пытаюсь сейчас взять себя в руки и не срываться… Но, как только мои глаза находят Мэллори в коридоре… Я не могу, ноги сами несут меня в ее сторону. Семимильными шагами. Упорно. Увидев меня, Грейс принимается пятиться, отходить ее заставляют лишь то выражение моего лица и набранная мной скорость. Подхожу к ней настолько близко, что она перестает дышать. Лишь смотрит на меня заплаканно-виноватым взглядом, ждет, что я пущу в ход сжатые кулаки. Я думал, что никогда не смог бы злиться на нее, я думал, это нереально, и часть меня вообще не может принять то, что сейчас происходит. Но, да. Мэл вжимается в стенку, глядя четко мне в лицо этими своими большими мятными глазами, полными слез.—?Ты хоть понимаешь, какие проблемы это вызвало у Коула и моей мамы?! —?процеживаю сквозь зубы, шумно дыша.—?П-прости… —?мой слух цепляет ее лепет, смягчающий мой гнев, но весь он точно покинет грудину, как только я выскажу это. Как только я скажу то, что хотел, о чем думал всю ночь. —?Я лишь хотела помочь…—?Пострадали они, но никак не этот выродок!Мэллори вздрагивает от каждого моего крика, все сильней прижимая к себе учебник с английского.—?Как… Как ты могла так поступить со мной? Я доверил тебе всего себя, а ты!..Я отступаю на шаг назад, но девушка подается вперед, всхлипывая, и тянется ко мне. На секунду мне даже кажется, что она вот-вот обнимет меня от отчаяния.—?Я… Я пыталась спасти тебя… —?она становится на носочки, чтобы быть еще ближе, и я ощущаю теплоту ее дыхания у себя на подбородке.—?Спасать меня?— НЕ твоя работа!Это моя работа.Это я должен закрывать тебя собой, Мэл.Я должен заботиться о тебе.Я должен тебя беречь, а не наоборот.—?Не так! —?блять, совсем не так…—?Д-Дилан… —?с придыханием Грейс произносит мое имя и даже тянется ко мне пальцами.Но, как бы мне ни хотелось прочувствовать ее прикосновение, я не могу. Просто не могу.—?Мне нужно идти.Я не могу ее сейчас видеть, даже, если простил уже с первых секунд, как только увидел в этом чертовом школьном коридоре. Мэллори пострадала из-за меня. Ей будет лучше держаться от меня подальше.Чем дальше от нее я, тем дальше от нее он.—?О’Брайен, подожди!—?Увидимся, Мэллори,?— бросаю напоследок, едва ли заставляя себя действительно уйти и не обернуться.—?Дилан, прости меня! Пожалуйста! Слышишь? Прости! Я как лучше хотела!Я знаю, Мэл. Я знаю.