Глава порывистая. Искренность. (1/1)
...Пройдя сквозь столетия кровопролитной войны, понеся тяжелейшие потери, экзорцисты наконец одержали долгожданную победу – но стоила ли цель миллионов жизней? Раздирая окровавленными пальцами мерзлую траву и со злостью отбрасывая мертвые пучки в сторону, Аллен сквозь зубы шептал – «Лучше бы это был я, лучше бы…»Победитель тихо плакал посреди безжизненного поля, усеянного трупами его друзей – сейчас даже миллиарды спасенных жизней казались ему никчемной мелочью по сравнению с тем, что он потерял. Сжавшись от боли, седой юноша наклонился и осторожно провел рукой по темной челке мечника, едва прикасаясь к глазам, чтобы закрыть веки..— Эй, Канда! – будто откуда-то из другого мира раздался голос, настойчиво зовущий мальчика. Что?.. Разве он не умер?— Канда, ты там как, живой вообще? – скептический тон девушки приобрел какой-то совсем уж издевательский оттенок; она небрежно ткнула мальчика в бок, возвращая Юу к реальности.Брюнет холодно окинул взглядом девчонку с симпатичными раскосыми глазами, двумя высокими хвостиками на макушке и отвратительным плаксивым выражением лица. Вопросительно уставился на нее, не сказав ни слова.— Что читаешь? Ты же вроде не любил книги, — вяло поинтересовалась Линали.— Что тебе нужно?— мальчик не был настроен вести дружескую беседу. Юу все еще был обижен на сестру из-за происшедшего – большей частью не за её поступок, а за трусливое молчание, из-за которого им с Лави пришлось отбывать наказание в полной мере и терпеть домогательства этого чудовища, Микка. К счастью, Комуи, узнавший о происшедшем в предпоследний день их наказания, принял необходимые меры,написав на Тики жалобы чуть ли не в мировой суд. Мальчикам же смущенный директор предложил забыть о продолжении работ, а также о летней практике в этом саду и – чтобы окончательно задобрить ребят – от экзамена по физкультуре, который оба и так не должны были сдавать из-за слабого здоровья.
Лина, заметив отстраненный вид и какой-то туманный блеск в глазах брата, самодовольно отвернулась:
— Да так, ничего. Комуи просил передать, что мы уезжаем на неделю, ты остаешься с няней, — совсем уж обнаглев, Ли-младшая продолжила визгливым наставительным тоном, — и пожалуйста, веди себя хорошо, братишка.Юу закипел от негодования. С няней? Эту малявку уже год спокойно оставляют одну, а ему, видите ли, придется терпеть присутствие старой лошади, которая якобы за ним присматривает, а на самом деле пьянствует целыми днями! Мальчик покраснел от гнева, но промолчал: ссориться со своей окончательно испортившейся сестрицей хотелось даже еще меньше, чем терпеть ежечасное присутствие старухи.Ли, злорадно покосившись на брата, самодовольно повернула гордо задранный носик и вышла из класса, оставив Юу одного в полупустом кабинете. На передних партах суетились одноклассники: кто-то обедал, кто-то просто шумно обсуждал предстоящие выходные – шла большая перемена, школьники беззаботно веселились, стараясь ухватить каждую минутку свободы в предвкушении скорого лета. Канда же сидел, с отчужденным видом уставившись на изжелта белые страницы. Он перечитывал его уже который раз, этот древний фолиант, торжественно врученный Лави, — и постепенно приходил к выводу, что это, пожалуй, единственная книга, которую он может читать без отвращения. Напротив, истершиеся и выцветшие от времени листы, вкусно пахнущие бумагой и какими-то сладкими фруктами, захватывали Юу с каждым разом все сильнее, оставляя смутное ощущение чего-то знакомого, родного, но давно забытого.Юити все еще брезгливо цыкал на Лави, когда тот в очередной раз хватал его за руку или, захлебываясь от волнения, подбегал на перерывах и начинал что-то возбужденно рассказывать, глотая слова и перескакивая с одного рассказа на другой без всякой на то причины. Однако, хоть и не показывал вида, каждый раз радостно замирал, видя стремительно приближающийся рыжий вихрь – Юу брезгливо морщился от этого чувства, но, все же, ему пришлось признать: этот непоседливый мальчишка за считанные недели стал для него первым и единственным другом, заняв все место в холодном однокомнатном сердце и растопив там живительный огонь.В последние дни, правда, мальчики часто ссорились, а все из-за пресловутой книги: Лави утверждал, что в мире нет ничего лучше чтения, и что Юу тоже это понимает, раз с таким упоением перечитывает раз за разом ту старую сказку. Юити же не отрицал ценности той книги, но, в свою очередь, ревностно отстаивал права музыки и боевых искусств на внимание – и со стороны рыжего в том числе.Наконец, Юу опять начал обзывать Лави «тупой крольчатиной», брезгливо отворачиваясь и отказываясь с ним разговаривать, а Лави постоянно обижался, плаксиво огрызаясь на Юу, «бессовестного тощего невежду». Окончательно обозлившись друг на друга, охваченные каким-то воинственным настроением, мальчики условились: каждый испробует на себе то, что нравится другому, а уже после они решат, что лучше. А раз Юити уже попробовал получить хоть какое-то удовольствие от чтения, значит, теперь очередь Диксона признавать, что круг интересов брюнета тоже не так уж плох.
Размышления Канды опять прервались, что даже не вызвало у того обыкновенного яростного взгляда и фыркания: в последние дни подобное случалось настолько часто, что теперь вызывало у Юу лишь навязчивое подергивание коленки под стулом и взгляд приговоренного к смертной казни.С видом мученика брюнет закатил глаза и повернулся к двери, откуда до него кто-то усердно пытался докричаться. Лави – а кто же еще это мог быть – стоял на цыпочках, раскачиваясь от нетерпения и держась за угрожающе поскрипывающий дверной косяк. Выглядел рыжий так, будто вот-вот лопнет от распиравшего его желания чем-то поделиться с Юу. Канде почему-то захотелось от всей души рассмеяться, но вместо этого он по привычке недовольно скривил губы и нехотя спросил:— Чего тебе еще? – рыжий, не обратив ни малейшего внимания на подобную реакцию, широко улыбнулся и молниеносно выпалил:— Мне Миранда сказала, что Линали с отцом сегодня уезжает на неделю, и что ты остаешься один. Так можно я приду? Можно? Ну пожалуйста! Ты же обещал, что дашь мне послушать! Мы же…И как он все так быстро узнает? Юу устало отвернулся, перебил рыжего:— Успокойся, хватит тараторить, глупый кролик. Это всего лишь бесполезный спор. И, к твоему сведению, ничего я не обещал – мог бы и сам сходить на какой-нибудь концерт, мой дом – не консерватория, — добавил Юу с каким-то злобным огоньком в глазах.На Лави было страшно смотреть – страшно и одновременно смешно до колик. Зеленый глаз округлился и стал похож на покрывшуюся окисью древнюю монету, а маленький ротик растянулся до невероятных размеров: казалось, мальчик и правда вот-вот лопнет от переполнявших его чувств. Юу не выдержал и все-таки повалился на парту, давясь глухими смешками. Рыжий обиженно уставился на него, захлопнув рот и насупившись. Канда, с трудом оторвавшись от стола, сквозь приступы смеха проговорил:— Да приходи сколько влезет, только пожалуйста, не делай такое лицо, — не выдержав, Юити снова уткнулся лицом в ладони, сдавленно хихикая.Лави пробурчал «ну и приду», после чего, скрестив руки на груди, обиженно поплелся прочь из класса – необычайно медленно и комично по сравнению с его обычным поведением. Брюнет смотрел ему вслед с какой-то странной теплой улыбкой: это был первый раз, когда Канда так смеялся. Первый раз с тех пор, как…*
Веселое майское солнце прогулялось по густой лужайке и, будто стесняясь своего порыва, тут же спряталось за набежавшие облачка. Юити так увлекся размышлением, на что же облака похожи больше — на снег, или на мороженое — что даже не заметил, как у него из-за спины показались тонкие цепкие руки, схватившие его и повалившие прямо на сочную зеленую траву. В негодовании обернувшись, Юити наткнулся на сощуренную щелку глаза, выглядывающую из-под копны рыжих прядей: Лави, разлегшись посреди газона, заразительно хохотал, раскинув руки и подставив солнцу раскрасневшиеся щеки. Юу собирался было обидеться, но вместо этого почему-то спокойно поднялся, взял рыжего за руку и потянул на себя, буркнув под нос «простудишься, глупый кролик».
Не отпуская руки, мальчики, дружно улыбаясь чему-то своему, неторопливо побрели домой, глазея на блестящие витрины и окна, в которых то там, то тут плясали неугомонные солнечные зайчики. Лави все что-то рассказывал – о жарком лете, о дальних странах, о захватывающих приключениях, но Юу не слышал: он прислушивался только к теплым волнам приятного голоса, ласкающим слух, всецело покорившись настойчиво припекающим лучам весеннего солнца, уже порядочно напекшим голову и вогнавшим в какую-то сладкую полудрему.Дом встретил ребят торжественным безмолвием: няня дремала, убаюканная бездельем и бормотанием ветра за окном;Ли уже давно не было, только полупустая чашка остывшего кофе стояла на столе. Канда с некоторым нетерпением взбежал на лестницу, оборачиваясь на середине пролета, чтобы подогнать неуклюжего рыжика. Однако, к его изумлению, тот остановился у первых ступеней и чуть попятился.— Э, Юити… А может, я лучше тут посижу? Ты дверь не закрывай, а я хорошо прислушаюсь…Канда в недоумении приподнял брови, ожидая объяснений. Лави нехотя продолжил:— Ну, понимаешь… — рыжий явно не хотел признаваться. Затем сжал губы и с едва уловимым раздражением проворчал. — Я боюсь подниматься по таким лестницам. После, ну… Не важно. А она у тебя еще и странная какая-то, крутая, высоченная, — мальчик с мольбой поднял глаза на удивленного брюнета и пропищал:— Канда, можно я правда тут посижу? Пожалуйста!Юити расплылся в какой-то подозрительной улыбке. Помедлил секунду, затем вернулся в прихожую и торжественно заявил:— Зажмурься. Крепко-крепко.
Бедный Лави ошарашено смотрел с какой-то болезненной смесью любопытства и страха. Наконец, наивное доверие взяло верх, и рыжий обреченно захлопнул зеленое блюдце левого глаза. Канда, не теряя времени, тут же воспользовался этой оплошностью и уже привычным движением подхватил мальчика на руки, потащив его на третий этаж. «Худющий, — рассеянно заметил Юити, — с каждым разом все легче и легче». Затем сладко улыбнулся и подумал: «Ну ничего. Останется сегодня на ужин – мы это исправим».Рыжий мальчонка испуганно вцепился в шею Юу и вжался в него. У Канды странно ныл живот от горячего частого дыхания Лави, прилипшего к его груди. Наконец, пнув ногой приоткрытую дверь, брюнет осторожно внес мальчишку в свою комнату и нехотя опустил того на пол. Лави, однако, все никак не мог успокоиться и открыть глаз — мальчик пуще прежнего вцепился в шею Юу. Тогда Канда аккуратно провел одними кончиками пальцев по раскрасневшейся щеке, снова удивляясь тому, какая она нежная и теплая; затем тихонько прошептал на ухо:— Ну, смотри, глупый кролик: мы уже поднялись, больше нечего бояться, — будто цветы после дождя, нехотя и осторожно, рыжие ресницы качнулись под последние слова и неторопливо распахнулись, открыв внимательную ярко-зеленую бусину.Чуть расслабив руки, Лави моргнул еще и еще раз. Он был так близко, что сбивчивое дыхание обжигало Юу лицо, а грудная клетка сотрясалась сразу от двух бешено стучащих сердец. Вдруг, повинуясь какому-то секундному порыву, рыжий чуть подался вперед и легко коснулся своими губами холодных напряженных губ Юу. Так же неожиданно отстранившись, мальчик резко отпустил руки, попятился и неуклюже грохнулся на кровать.— Прости… Канда, прости, я не специально, — оправдываясь, чуть слышно пробормотал рыжик. Юу покраснел и отвернулся, двумя шагами пересек комнату и сел за фортепиано, так же тихо ответив:— Глупый кролик, — затем уже громче, смелее и с излюбенной ноткой раздражения, — И прекрати уже называть меня по фамилии!Лави шумно засопел, не зная, что сказать. Воспользовавшись повисшим молчанием, Юити рывком открыл крышку и начал играть. Он перебирал клавиши, то замирая и растягивая пронзительно грустные, болезненные аккорды, то живо пробегал по всем октавам, наигрывая какую-нибудь заразительно веселую песенку… Лави слушал с восхищенно открытым ртом, постепенно переползая все ближе и ближе к фортепиано. Наконец, уютно устроившись на пушистом коврике, мальчик положил голову на колени заигравшемуся Юу и довольно задремал, щекотно дыша в живот. Канда и не думал прогонять наглеца: напротив, продолжая наигрывать какую-то сладкую колыбельную одной рукой, брюнет осторожно гладил рыжего, пока тот не уснул окончательно. Затем, сам изумляясь такому количеству благородных порывов всего за один день, Юити снова осторожно подхватил Лави на руки и отнес его на кровать. Порядком нервничая, Канда бесшумно спустился в прихожую и набрал номер Диксонов, чтобы предупредить дедушку Лави; но, к его глубочайшему удивлению, старик ничего не имел против и даже обрадовался, что его внук так быстро нашел себе верного друга, у которого может остаться на ночь. «Какая наивная семейка. И все-таки милая, надо признать», — с улыбкой размышлял Юу, сидя у изголовья кровати и ненавязчиво проводя по взъерошенным рыжим прядями, разглаживая их…*
Нежное, пропитанное тонкими нитями росы и головокружительными ароматами каких-то цветов, утро робко заглянуло в окно уютного трехэтажного дома. На широкой кровати, свернувшись запутанным клубком из сопения, объятий и сладких снов, приютились два взъерошенных комочка — медово-рыжий, так похожий на глядевшие сквозь призму стекла лучи, и лоснящийся черный, крепко прижимающий к себе свой кусочек солнца.