15.22 Marking (Кэйя Альберих/Люмин) (1/2)

Всякий раз ногти Люмин оставляли ноющие, глубокие ссадины на его спине.

Лежа на его захламленном бумагами рабочем столе, она прижималась ближе, на ощупь жадно ловила его губы губами, с которых срывались сдавленные, приглушенные стоны, шире разводила колени, позволяя проникать в себя еще глубже.

Короткие ногти вновь алчно впились в его влажную от пота спину, не позволяя отстраниться, и в ответ на обжигающе острую волну удовольствия, смешанного с такой же обжигающей болью, Кэйя вдруг рассмеялся, хрипло и низко.

— Тебе так сильно нравится это, — с силой прижал он оба ее тонких запястья к столешнице. — Царапины на моей спине… Тебя заводит всякий раз превращать мою спину в карту своего удовольствия, не так ли?

Люмин мотнула растрепанной, тяжелой головой.

— Да… Нет, — кончиком языка облизнула она заалевшие, припухшие от поцелуев губы. — Клянусь, я правда не знаю — почему.

— Хочешь подам пару отличных идей? Возможно, тебе нравится причинять боль…

— Нет, — выдохнула она. — Ненавижу это.

— Может быть, тебе нравится чувствовать меня ближе.

— Возможно.

Ухмыльнувшись, Кэйя подался бедрами назад, выходя из сладкой, горячей тесноты ее тела, и она всхлипнула жалобно, дернулась в отчаянной попытке ему помешать. Тяжелый, влажный от ее смазки член прижался к ее напряженному животу, когда он склонился над ней.

— Или тебе попросту нравится рисовать эти милые любовные записочки на память. — вновь потерся он членом о низ ее живота, дразня вместо того чтобы дать то что она хочет. — Они ведь всегда такие искренние… самые искренние, моя прекрасная. Да?

Люмин выгнулась, застонала разочарованно.

— Почти как те, которые ты оставляешь своим языком между моих ног, — уголки ее губ едва заметно вздрогнули в насмешливой, дразнящей улыбке, и он сам вдруг рассмеялся ее очаровательной способности даже в самом уязвимом положении всегда отвечать выпадом на выпад.

Впрочем, веселье быстро уступило совсем иному, куда более грязному чувству.

Расшнурованный корсаж платья Люмин был стянут уже едва не до пояса, темные бретельки сползли, обнажая светлые полосы на тронутой золотистым загаром коже. Округлые, упругие груди были такими же светлыми, незагорелыми с бледно розовыми окружностями затвердевших сосков.

— Может мне тоже стоит попробовать что-то менее эфемерное? — склонившись над ней, Кэйя накрыл их ладонями, мягко смял, заставив ее издать забавный, похожий на мяуканье звук.

На ее коже быстро наливались розоватые следы его пальцев — жаль, ненадолго.

Легкое прикосновение его рта, а потом и зубов к твердому соску вырвало из ее груди уже полноценный стон. Люмин постанывала, ерзала под ним в безмолвной просьбе продолжить, вновь ногтями болезненно впивалась в его плечи, оставляя ссадины.

Стоило только представить их — аккуратные, вдавленные полумесяцы на своей смуглой коже — по его спине прокатилась болезненно-сладкая дрожь возбуждения.

Податливое тело Люмин опьяняще пахло теплом, цветочным мылом, самую малость потом. Торопливо Кэйя наклонил голову, припал к мягкой, упругой плоти ее груди, с силой втянув в рот маленький участок — Люмин вскрикнула удивленно. На светлой, нежной как лепестки сесилий коже моментально налился маленький яркий след.

— Будет заметно же! — охнула она, приподнявшись на локтях. — Все увидят.

Это всегда было неозвученной договоренностью — не оставлять следов, не касаться друг друга на людях. Не давать повода для разговоров. Как будто — их — даже не существовало.

Это правило.

Второй поцелуй лег еще одной отметиной глубоко в теплой ложбинке между ее грудей.

— О да, — хрипло пробормотал Кэйя, прижимая к столешнице ее плечи. — Звучит довольно неплохо, моя прекрасная, моя невинная, благородная госпожа почетный рыцарь. Возможно, мне бы даже понравилось это — когда каждый пускающий тебе вслед слюни кретин видел бы, что ты уже принадлежишь. Мне.

Это ложь, минутная иллюзия — но как же сладко хоть ненадолго позволить себе упиваться ей, словно ядом.

На бледной, незагорелой коже он оставил еще несколько красноватых отметин и тут же жадно зализывал их языком, ощущая какой горячей становится ее кожа. Следом прижимал к наливающимся следам своих губ кончики стылых от колючей изморози пальцев — от контраста Люмин вздрагивала, запрокидывала голову, хватала воздух пересохшим, запекшимся ртом. Крепко сжимала его бедра коленями, скрестив лодыжки за его спиной.

Светлые короткие волосы растеклись вокруг ее головы солнечным ореолом, делая ее какой-то и впрямь неземной. Далекой мучительно.

Его губы скривились.