Глава 1 - Валентин (1/1)

—?Валик! Ты уже собрал сумку? —?доносится из трубки требовательный голос матери. —?Валик! Ты. Меня. Слышишь?!Валик слышит, Валик слушает. Валик на проводе. Всё у него в порядке с ушами, и с голосовыми связками отлично, и дефицитом внимания он тоже не страдает.—?Валентин, у тебя проблемы?! —?продолжает настаивать не на шутку взбудораженная родительница, но ответ заставляет себя ждать.Единственная действительно актуальная проблема Валентина Туманова заключалась в том, что в начале двенадцатого ночи нежданный звонок матери выдернул его из самого крепкого и глубокого сна, которым по завершении ненормированной рабочей недели мог спать дорвавшийся до дивана здоровый двадцатисемилетний мужской организм.Какие уж там внятные ответы, когда мозг едва способен отличать реальность от вымысла, глаза отказываются смотреть на грешный мир, телефон найден в темноте квартиры на ощупь, а язык не связывает звуки в слова.—?М-м-м… —?хрипло тянет Валентин, наконец. —?Угу. Здесь я.—?Да что с тобой происходит, сынок?! Ты что, пьяный?! Я сейчас приеду! —?а вот это уже перебор. Ничего неожиданного, впрочем.?Сейчас? и ?приеду!? в материнском исполнении оказали на Валентина Туманова тонизирующий эффект, соизмеримый с опрокидыванием на голову ведра ледяной воды. Несмотря на то, что родительский дом остался не на соседней улице и даже не в соседнем дворе, а со времён переезда в Большой Город прошло больше трёх лет, угроза вторжения осталась не менее пугающей и не многим менее реальной, чем когда он жил на крошечных сорока с небольшим квадратных метрах с авторитарно настроенной мамой.Очевидно, с годами страсть Елены Сергевны Тумановой контролировать всё и вся на своём пути, в особенности, если оно касается единственного и горячо любимого сына, не только не исчезла, но даже не окрасилась более спокойными тонами.Очевидно, после переезда расстояние, разделившее мать и дитя, сделалось слишком велико, чтобы та имела возможность оказываться на пороге своего ?Валика? каждый раз, когда страсть тревожиться, надумывать и поучать войдёт в острую фазу. Однако, взять билет на ближайшую электричку с тем чтобы в течение буквально нескольких часов снова оказаться с сыном вдвоём на крошечных сорока с небольшим квадратных метрах уже его личной жилплощади, не составляло решительной и лёгкой на подъём Елене Сергевне ни малейшего труда. Не просто заехать на чашку чая, пополнить холодильник вкусной, здоровой пищей и уехать с вечерней лошадью обратно, а остаться с ночёвкой?— тяжело же туда-обратно одним днём?— и задержаться с другой, потому что мальчик решительно запустил квартиру, махнул рукой на самого себя и высокие жизненные цели.Самые высокие, в материнском понимании,?— это конечно же, срочный поиск правильной девушки и скорейшая свадьба с последующим обзаведением потомством. О внуках Елена Сергевна мечтала давно и тоже страстно, и только один аргумент в итоге мог сподвигнуть её упаковать чемоданы и пуститься в обратный путь: в скромной студии на окраине Большого Города в присутствии будущей свекрови и бабушки жена и дети у Валика заводиться никак не собирались.Как и в её отсутствии, впрочем, но это уже немного другая история. Рассказывать матери об истинных причинах своего перманентного одиночества в виду их пикантности и во избежание по-настоящему серьёзных семейных проблем, Валентин, совершенно точно, не собирался. Слишком велика была вероятность того, что границы толерантности Елены Сергевны окажутся недостаточно эластичны и не смогут вместить в себя правду об ориентации дражайшего сына.Валик, качественный продукт родительской диктатуры, и так потратил непростительно много времени, чтобы позволить себе немного расслабиться и попытаться быть собой, перестать строить иллюзии и соответствующие заложенной в него программе нормальности гетеросексуальные отношения.—?Валентин! —?прорезавшиеся в интонации матери истерические нотки выдёргивают Туманова из раздумий.—?Да, да, мам! Я здесь. Всё в порядке, я не пил. Просто задремал, устал на работе…—?А это всё потому, что спать надо ложиться вовремя! —?учуяв родную стихию, Елена Сергевна преисполняется энергией и эмоциями.—?Ну вот я и лёг раз в кои-то веки… —?Валентин, как всегда, опрометчиво упускает тот момент, когда начинает оправдываться.—?Так не ?раз в кои веки? тебе нужен, а нормальный режим! Режим работы,?— не гнушается для пущей убедительности повторить Елена Сергевна, и Валентин явственно представляет себе, как она один за другим начинает загибать пальцы,?— режим отдыха, режим питания… —?эта женщина знает всё на свете о роли всевозможных режимов в воспитании детей, даже если ?детям? очень хорошо перевалило за двадцать.—?Угу,?— даже отчаянным усилием воли Валентин не может подавить зевок?— в его власти лишь сделать его максимально неслышным.—?Тебе надо… —?эта женщина знает всё о том, что надо и чего не надо её сыну. —?Валик, подожди, я так и не услышала, ты купил всё, что я просила? Ты собрал сумку?—?Угу… —?снова мычит Валик, изо всех сил пытаясь оттянуть тот момент, когда мать уверится в том, что он ничего не купил и не собрал. —?Ну мам, давай завтра… Мы же обо всём договорились: в шесть утра я встаю, еду на вокзал, сажусь в электричку. В одиннадцать пятнадцать я приезжаю, беру такси…—?Нет! Нет, Валик, в одиннадцать пятнадцать?— это слишком поздно! Мы не успеем доехать засветло! —?если Валентин придумал план, Елена Сергевна всегда в курсе, как сделать его лучше.—?Успеем, мама! Мы всё успеем! Чтобы приехать, как тебе хочется, на полтора часа раньше, мне придётся встать на полтора часа раньше! —?почему-то материнское ?лучше? никогда не совпадает с понятием Валентина о собственном благе.—?Ну вот и встань! Бабушка соскучилась и ждёт нас. Можешь ты, в конце концов, хоть раз собраться вовремя?! —?утверждение, не вопрос.—?Мам, я… —?вряд ли понятия Валентина интересуют кого-то, кроме него самого.—?Жду тебя завтра без пятнадцати десять! —?ни шанса быть услышанным. —?Так ты собрал сумку? Зашёл в магазин?!—?Мам, да когда бы я успел?! —?не сдерживается, наконец, Валентин. —?Я работал весь день. Я только до дома добрался в десятом часу!—?Не смей повышать голос! —?оперативно реагирует мать?— тридцать лет работы в школе дают о себе знать. —?Ты не пробовал разобраться, как другие всё успевают?! Как я? в твоём возрасте успевала?! С маленьким ребёнком на руках, без стиральных машинок и пылесосов, без бабушек! И учиться успевала, и работать, и к родителям в деревню, а ты… Хорошо, я сама всё куплю, раз ты не способен хоть раз взять себя в руки и справиться с поручением.—?Мама, я не ты!!! —?терпение Валентина под напором матери трещит по швам. —?При чём тут другие, ты можешь мне объяснить?!—?Валентин! Кто тебе дал право читать мне морали, да ещё и в таком тоне?! Ты прекрасно знаешь, что я права, и мне ни к чему твои возражения! —?разговор достиг пика, под откос которого сорвутся любые попытки Валентина уйти от конфликта.—?Ничего я не читаю! И всё я успею! —?точка невозврата пройдена. —?Поставлю будильник на половину пятого, закуплюсь в круглосуточном, без пятнадцати десять буду у тебя! Теперь всё в порядке?! —?в этот миг Валентин зол ровно настолько, что ему уже плевать на последствия, хотя задворки сознания и вопят, что о высказанном он ещё успеет пожалеть.—?Не хочешь, можешь вообще никуда не ездить?— ни завтра, ни когда-либо! —?режет разгневанная Елена Сергевна, вместо ножа вонзая в свою жертву чувство вины?— первое оружие манипулятора. —?Я больше не желаю с тобой разговаривать. Благодаря тебе, сынок, я снова не смогу заснуть. Которую ночь подряд! Но куда ж тебе понять, что такое бессонница! Вот доживёшь до моих лет…—?Да куда уж мне знать! —?едко шепчет в ответ сменившим обвинительную речь матери гудкам Валентин. —?Знала бы ты, как мне всё это осточертело! Как же меня задолбали твои наезды и вся эта моя грёбаная жизнь! —?Хлипкая пластиковая трубка с хрустом впечатывается в посадочное место старенького телефонного аппарата. Валентин возбуждён до предела той неизбывной злостью, которая часто приходит к нему вместе с отчаянием. Приходит ненадолго, мелькает короткой яростной вспышкой и вскорости, невымещенная вовне, разворачивается вектором внутрь своего хозяина, чтобы крушить и топтать вместо ни в чём не повинной обстановки скромного его жилища его же собственный покой и самооценку.Самооценки уже давно не жаль. Валентин не то чтобы смирился?— скорее, угрюмо осознал в достаточно зрелом для бунта или реформ возрасте, что это болезненно обострённое чувство в его жизни всерьёз не оберегал никто и никогда. Да и сам он давно уже разуверился в себе, и влачил своё во всех отношениях унылое существование с одним лишь смыслом?— беречь собственный покой.Настоящего покоя в распоряжении Валентина тоже никогда толком не было, но в отличие от самооценки, покой Валентин всё же берёг и ценил?— намного больше многих и многих вещей, которых в его жизни было ещё меньше или вовсе никогда не было.?Валик, у тебя позднее зажигание!??— любила повторять холерически-активная мать, раздражаясь на заторможенные реакции сына. —??Всё у тебя не слава богу, всё не как у людей!?—?Всё у меня не как у людей…Не в силах прекратить нервное метание по комнате, Валентин запустил пальцы в спутанные, собранные на затылке в небрежный хвост волосы и стиснул виски, пульсирующие неслучайно нахлынувшим напряжением.—?Нахрена я вообще живу? Кому это нужно?! Кому нужен я?.. —?в исступлении он повалился на постель, в которой совсем недавно спалось так глубоко и сладко. —?Да что за идиотизм?!Не выдержав и минуты попыток поймать утерянную безмятежность, Валентин снова вскочил и принялся зло метаться из угла в угол.—?Надоело! Нет, правда, почему я обязан это выслушивать? Почему обязан оправдываться? Почему я должен вставать ни свет ни заря, ехать куда-то в свой законный выходной и при этом всё это выслушивать?! Не поеду никуда, и пошло оно!..Валентин прекрасно знал цену своему гневу, как знал ему и срок?— час, полтора, максимум два. Дальше ему на смену придёт совесть, а вместе с ней?— угнетающие мысли о том, что мама действительно не заслужила его эмоций, даже если и неправа, потому что любит его, потому что, как бы там ни было, при любых обстоятельствах, она единственный человек на свете, который всегда был и есть рядом, искренне переживает за него, желает ему только добра, а он сам действительно отнюдь не идеал. Потому что повзрослеть и сделаться по всем статьям нормальным у него нет ни желания, ни сил.Нет сил и желания вообще ни на что, но этого маме знать категорически нельзя, а больше и поделиться не с кем. Друзей у Валентина, что называется, кот наплакал?— одна Юлька, которую тревожить неразрешимыми проблемами своего унылого и безысходного бытия ему было стыдно и нельзя. Стыдно?— это потому что сущий эгоизм, когда самому не спится, не давать спать ближнему?— пример матери ещё не остыл в памяти. Нельзя?— потому что Юлька редко когда коротала свои ночи одна, а ревнивые выбросы её нового ?раз-и-навсегда? то ли Вадика, то ли Владика точно не добавляли благополучия её и без того извилистому жизненному маршруту. Валентин тактично уважал и не комментировал Юлькино личное с высоты врачебного принципа ?не навреди?, хотя, чаще всего, при взгляде на очередного парня подруги, ладонь с досадой тянулась приложиться ко лбу, и из ряда ходовых ассоциаций раз за разом выстреливала одна и та же, про старые грабли.Он был бы рад ошибиться хоть раз.—?Да что же мне так везёт на козлов-то, Валик? —?горестно всхлипывала она на его плече в минуты расставаний.—?Может потому, что ты всегда выбираешь одинаковых?—?Ты ведь с самого начала знал, да?—?Ну же, Юль, удиви меня! Хоть раз?— удиви, и я буду рад поверить! Я ухвачусь даже за соломинку,?— приговаривал он, когда приходило время утешать. Бередить рану запоздалым ?знал? было совестно и ни к чему.—?Как мне тебя удивить?—?Выбери не того, которого хочется, а того, который похож на тебя.—?То есть, тебя, например? —?улыбалась сквозь слёзы Юлька, неженственно шмыгая распухшим носом.—?Я у тебя уже был, Юль… —?протягивал заранее приготовленный носовой платок Валентин. —?Но однажды, когда мне надоест смотреть, как ты мучается, я всё-таки женюсь на тебе, солнце! Вот попомни моё слово! У тебя осталось не так много попыток,?— осторожно улыбался он в унисон с робко проступающей Юлькиной улыбкой. —?И не называй меня Валиком! Ты же знаешь, я этого терпеть не могу!—?Знаю. Потому и зову! —?Юлькины мокрые объятья ещё раз на секунду стискивали шею Валентина и, наконец, отпускали. Буря проносилась мимо, а через неделю-другую в его уши снова начинали вливаться приторно сладкие дифирамбы очередному принцу на белом коне.Сам он о принцах никогда не мечтал, отвергая сразу и принцев, и саму идею мечтать?— вредно! Кто бы что ни говорил. В отличие от подруги, Валентину хватило всего пары стремительных попыток, чтобы крепко уяснить: сильнее, чем летать, ему нравится не падать. Не падать, не испытывать боли, не страдать, не ныть?— чего уж проще оградить себя там, где это возможно сделать усилием воли, потому что сама жизнь подкинет поводов и не спросит.?…и не спросит?,?— тяжело вздохнул Валентин, стянул на шею наушники, надрывающиеся тяжёлым металлом, свернул окно с игрой и скосил слезящиеся глаза в угол монитора. Половина третьего ночи. Усталость дурманила, путала мысли и склеивала веки, но сон не шёл, и пытаться лечь было столь же бессмысленно, сколь и бесчеловечно по отношению к самому себе. Всё же разошёлся Валентин не на шутку, и в таком состоянии насиловать себя забытьём?было всё равно что пытаться запереть зверя в клетку. Отбушевавший своё ураган оставил в душе пустоту, безысходность и груды разбитых вдребезги самообладания, самоуважения и надежд.Не страдать? Не испытывать боли?Но как быть, если боль уже здесь, и единственное, на что ты чувствуешь себя способным?— это взвыть с тоски? Как быть, если единственное, чего тебе действительно хочется?— это быть услышанным? Хоть кем-нибудь!Подавив ещё один вздох, Валентин развернул вкладку браузера. Десяток скучных роликов, пара утративших актуальность статей, ноль новых писем в почтовом ящике. Новых сообщений в социальной сети тоже ноль. Пересмотрев все свои давнишние фотки и все Юлькины свежие, он без всякого любопытства пробежался по обновлениям бывших друзей и шапочных знакомых, несколько раз обновил и прокрутил сверху донизу ленту новостей. Ничего.Уставившись пустым взглядом в экран, он крутил, крутил колёсико мыши в обратную сторону, когда…?Артём Литвинов??— ?Возможно, вы знакомы?.Артём Литвинов?— Валентин непроизвольно сглотнул невесть откуда взявшийся в горле ком.Артём Литвинов?— Валентин смущённо отдёрнул руку от мыши в тот момент, когда с развёрнутой на весь монитор фотографии на него в упор оценивающе взглянуло по-восточному притягательное лицо.Артём Литвинов?— Валентин совершенно точно знал этого человека.Артём Литвинов?— наивно надеяться?— с Валентином знаком не был.