12. Ритурнель I часть. (1/1)

В дверь негромко постучали и сразу были услышаны хозяином дома. Гостя ждали, ведь ангелы так чувствительны к людям, тем более своим человеческим родственникам. Хозяином дома был высокий мужчина, среднего телосложения, одетый в бледно-красный камзол на серую рубашку без каких-либо украшений. Он уже много десятилетий был ангелом, жившим на земле. На голове не было противного парика, а длинные волосы, собранные в тонкий хвостик и перевязанные бардовым бантом, на свету часто переливались серебристо-блестящем оттенком. В обычной полутьме дома волосы казались обычного светло-серого цвета, но у корней были намного темнее. Знал его ангельскую тайну лишь младший брат. Он восхищался им, хотел следовать его чистого пути несмотря ни на что. Но двум ангелам нечего было делать в одном маленьком городе. Да, Антонио был человеком, живым человеком, но брат говорил, что он может являться ангелом, хоть и без белых пушистых крыльев защитником людей, и тот свято верил.—?Сбежал от всех проблем, братик? —?Улыбнулся ангел и нежно обнял пришедшего, но со страхом понял, что не чувствует биения сердца человека. На лице появилась тревога. Он поспешно завёл гостя в дом и закрыл дверь. —?Что случилось? Младший Сальери не ответил, лишь прошептав что-то вроде приветствия на французском, а после исправился на итальянский. Всё это время родной язык он слышал только в операх, с людьми приличнее было говорить на французском. Было приятно чувствовать рядом столько родного. Ощущалась безопасность, а не вечный страх по ночам, да и днями не меньше. Что говоря о Моцарте, о нём не было никаких тревожных мыслей, как и приятных. Нет, он не забыл его, но всё прошло, как сон. На миг блеснула мысль: ?Почему ты не признался ему в любви напоследок?? на что Антонио лишь подумал: ?Я его и не любил.?—?Подожди, подожди,?— старший приподнял голову младшего за подбородок и посмотрел в глаза, которые младший с опаской поднял и посмотрел в ответ. Чистые, безгрешные, но такие мёртвые глаза,?— Антонио, что ты натворил? —?по-настоящему испугался ангел. Он не мог поверить, что его брат мёртв. И как тогда объяснить всё происходящее сейчас?—?Я защищал Моцарта. —?Бывший капельмейстер обреченно сел на диван, на который его заботливо усадили. —?Вольфганга Амадео Моцарта, помнишь его? Ангел улыбнулся и сел рядом с братом. Тот вновь опустил голову и сложил руки на коленях, будто и правда в чём-то провинился. Невозможно всегда быть взрослым сильным человеком. Иногда можно и попросить защиты. Только не вслух. И так поймут, если до этого понимали, если были семьёй и хотят ей оставаться. Разве Антонио не заслужил защиты, любви, хотя бы со стороны старшего брата?—?Помню, ты часто упоминал его в письмах. Даже помню как однажды ты в детстве сбежал на его концерт, украв деньги. Всё это потому, что ты не сделал должного урока после того, как и за мной следовал в другой город украдкой. Отец злился на тебя каждый раз после такого, но ты продолжал. Я в тот момент и подумать не мог, что ты сохранишь чистоту в сердце до возраста взрослого человека. Слова остались висеть в воздухе, так как один любил сотрясать воздух непринуждённой беседой, а другой не мог сейчас взять и говорить о чём вздумается. Хотел, но был уже не ребёнком, который мог легко забыть одну мысль, может, даже потерять её навсегда, и увлечься другой. Антонио, вздохнув, посмотрел на свечи, висящие на стенах. Ни один дюйм не поменялся в этом доме с его ухода много лет назад. Это так успокаивало… Но всё же Сальери не мог отпустить прожитое. Молчание было долгим, напряжённым для того, кому нечего сказать. Он не мог разобраться в простых чувствах и не понимал, чувствует ли вообще. Брат дорог ему как и прежде. Разве что с ним случится что-нибудь… Нет страха за него. Словно он чужой, как и все другие, незнакомые ему люди. Тёплая ангельская рука мягко легла на блестящие от света, чёрные волосы и неторопливо стала гладить. Так мамы успокаивают своих детей, если те плачут или бояться, но мамы у Антонио очень давно не было. А знал ли кто-нибудь, что она понадобиться человеку в таком возрасте? Матери нужны в любом возрасте и любому человеку. Старшему брату приходилось заменять родителей Антонио и, со своими ангельскими мотивами, он успешно справлялся. Вскоре на лице Антонио появилась слабо-заметная улыбка и он наконец-то смог доверчиво закрыть глаза.—?Я сожалею, что бросил Амадео одного, но понимаю, что не могу сделать лучше, чем уже сделал. Он уйдёт к жене или получит моё место капельмейстера. Или всё сразу. Я правильно поступил, Франческо? —?Тихо спросил он, поглядев несколько секунд брату в глаза, надеясь найти поддержку. Ведь если ангел скажет, что всё было ошибкой, бывший капельмейстер примет эту ошибку, как кощунство над божественным, над Вольфгангом Моцартом, и не переживет этого.—?Да. Всё правильно. Тот, кого ты защитил привязан к тебе до твоей смерти. Видимо, твоя душа сейчас живет за счет любви, которую он испытывает по отношению к тебе. Но ты умрёшь, если он тебя разлюбит. И всё же я верю, что ты выбрал его не зря, не зря отдал ему свою жизнь. Я уверен, что он будет любить тебя всегда. Мне… очень хочется в это верить. Франческо крепко обнял брата, но тот по-прежнему не испытывал ничего, кроме поверхностных эмоций. Неяркая радость, умиротворение, и сильная-сильная тревога за что-то кого-то, находившегося далеко, будто в прошлой жизни, от которой остались лишь воспоминания.—?Спасибо. Ты всегда помогаешь. Как в детстве… Ничего не поменялось. Ты, наверное, в душе смеёшься надо мной, может, ненавидишь, но ведь ты ангел, ты не можешь это показать или сказать в слух. —?С какой-то болезненной усмешкой сказал Антонио и отвёл в сторону взгляд.—?Дьявольщина в Австрии была сильнее тебя? —?Разозлился старший, но после его голос был спокойным и тихим. —?Как ты можешь такое говорить? Быть ангелом, не значит изображать из себя идеал Иисуса, а быть приближённым к нему, насколько можешь себе позволить молитвами и добрыми делами, праведными мыслями, которые в свою очередь, слышит Бог. Невозможно быть безгрешным, ведь рано или поздно отвратительные мысли берут своё, но главное избавляться от них вовремя и просить прощение,?— Вздохнул, понимая, что не к чему так кидаться. —?Ты меня слушаешь? Антонио сильнее нагибает голову и прижимает колени к груди, обхватывая голову руками. Боится. Конечно, он слушал, конечно, знал всё и до этого, но что-то заставило его сказать глупость. Неужели ощущение дьявола рядом так и не оставит его в покое даже в другой стране?—?Прости меня… Прости, я уже правда сомневаюсь, что могу решать свою дальнейшую жизнь. В Вене… —?вздохнул и зажмурился, надеясь хотя бы договорить, не заплакав,?— было нечто подобное.—?Расскажи, тебе станет легче.—?Нет, к сожалению, уже никогда не станет. Франческо, посмотри на меня. Я всё ещё похож на живого человека? Посмотри же, это возможно? —?Антонио поднял рубашку, предварительно расстегнув жилет. На его груди красовалась не зажитая рана. Раньше там было его сердце, а теперь остатки крови стали лишь высохшей коркой. Рана не могла зажить, ведь для этого существо должно быть живым. Старший Сальери со страхом смотрел на это. Он закрыл рот рукой, замерев на мгновение. Ангел очень сочувствовал, что его родной брат и единственный оставшийся родственник пережил такое. Как он мог отправить младшего брата, просто человека так далеко одного? Кто же знал, что Вена?— столица музыки?— такая опасная? Но можно было предвидит. Нужно было приехать, когда письма от Антонио прекратились. Последнее было о Моцарте.—?Антонио… тебе очень больно?—?Нет. Я не чувствую… —?Улыбнулся раненный.—?Но тело?.. —?легко коснулся раны, и бывший капельмейстер тихо вскрикнул, но после сжал зубы.—?Да. Чувствую, но всё хорошо, если не трогать. Меня больше волнует душа. Я чувствую всё так отдалённо и совсем не чувствую элементарного. Это страшно. Я навсегда останусь таким? —?Вздохнул.—?Нет, всё будет хорошо. Обещаю. Я могу попробовать залечить эту рану. Потерпишь?—?Можно попробовать… —?неуверенно сказал Антонио. Мне нечего терять. Старший встал с дивана. За его спиной появились большие белоснежные крылья, покрытые мягкими-мягкими перьями. Они были длинными, почти как на подбор равные длине взрослой ладони за исключением тех, которые росли ближе всего к спине?— они в два раза короче. Те, что были у самых краёв и особенно снизу?— в два раза длиннее ладони и чуть твёрже всех остальных. Может показаться, что именно такие пушистые прекрасные перья могут быть у птиц, например у редчайших белых голубей. Но стоит коснуться их одновременно и разница будет величайшей. Как же Антонио восхищался ими! Такие неземные, такие красивые, необычные. Данные Богом крылья его брата всегда вызывали прилив счастья у младшего. Он не позволял себе завидовать, но безумно хотел иметь такие же. Из-за этого никогда не говорил о них, не вспоминал лишний раз и не просил давать потрогать, если хотелось чего-то мягкого, но при этом если старший показывал их сам, младший таял от их великолепия.—?Можно?.. —?бывший капельмейстер встал и потянулся рукой к небесному созданию. Франческо, солнечно улыбаясь, подставил крылья под нежные прикосновения. Именно в этот момент младшего озарило. —?Ты был тем ангелом во сне. Ты пришёл, ты разбудил меня, чтобы Моцарт не умер! Ты… правда, ты?.. —?Взволнованно говорил он, становясь радостнее с каждым словом.—?Да. Я волновался за тебя. Но ты не писал писем, мне оставалось лишь изредка появляться, стараясь понять, что я упускаю и как-нибудь помогать тебе. Я, видимо, пропустил очень многое.—?Ты, к счастью, пропустил столько моих грехов… Я ведь мог прийти к Вольфгангу сразу. Но так долго ждал. Я писал тебе в двух письмах, что обязан его навестить. Представляешь, как долго я не мог решиться?—?Долго. Но Моцарт жив благодаря тебе, не забывай этого.—?Жив… Вдруг Он всё же забрал его… —?Сальери обеими руками невесомо коснулся своей раны и закрыл глаза. Так постыдно сбежал, а обещал не покидать… Он чувствует, что нужен Моцарту, но это не даёт той силы жить дальше, делать всё что в его силах ради Амадея. Это просто даёт пустоту. —?Я не прощу себе такую слабость. Я никогда этого себе не прощу, буду жить далеко от Амадео… и страдать. Но я не могу вернуться, он меня возненавидит. Я обещал не покидать его… Обещал. Кто я после такого поступка?—?Ты мой брат и человек, которого Вольфганг Моцарт любит. И будет любить, я знаю это.—?Нет! Он не мог полюбить меня. Ты ничего не знаешь, не знаешь. Сам же говоришь, что столько всего пропустил.—?Как хочешь. Мне не за чем с тобой спорить,?— ангел вздохнул,?— снимай рубашку, я посмотрю, что с раной можно сделать. Когда младший выполнил просьбу, Франческо стал внимательно рассматривать кровавый ужас. Антонио стоял неподвижно, поворачивался только если старшие брал его за плечи и сам это делал. Говорить больше никто не хотел. Тишина вновь стала напрягающей, но младший заставил себя молча смотреть на огонь свечи, стоявшей недалеко. Он мелко колыхался от движений обоих Сальери и это было притягательно. Воск переливался через твёрдые края свечи и стекал вниз, как сладкий крем на торте. Огонь, оголяющий таким образом фитиль, становился больше, ярче, но сжигаемая им верхняя часть нити не позволяла стать ему слишком большим. Вскоре воск полился через край подсвечника и когда Антонио приоткрыл рот, чтобы от этом сказать, тишину разрушил Франческо.—?Расскажи, как дьявол лишил тебя сердца. Я не хочу вспоминать этот момент. Мне до сих пор страшно, хоть я взрослый и сильный человек. Это были мои предсмертные мгновения и их я помню лучше всего. Но не так, чтобы рассказать это вслух. Не так, чтобы кто-нибудь ещё мог ощутить подобный ужас. Могу рассказать все те чувства, все мысли, и во имя чего я позволил ему это сделать, Но я не хочу, не могу дать полной картины, поэтому нет… Нет таких слов, нет эмоций, даже слёзы и улыбка на лице не передадут той картины, что была… Того момента, когда за Вольфганга Моцарта я отдал жизнь и не жалею об этом.

—?Не могу. Прости.—?Антонио, я… Я должен знать. Был ли это демон или дьявол и насколько он силён. Был у него артефакт или он сделал это рукой…—?Рукой. Больше я ничего не знаю. Не заставляй меня вспоминать его снова, прошу! Я приехал сюда не для этого. Франческо вздохнул, понимающе кивая. Он сказал брату вновь присесть на диван. После дело было за малым. Если демон мог справиться без оружия, то вариантов ?почему? только два: он невообразимо силён или же Антонио был очень слаб. Но настолько сильного дьявола не приняла бы земля?— всё вокруг него бы разрушилось в пыль. Поэтому, такого быть не могло?— Антонио ведь не превращён во вселенскую пыль. Значит Сальери был уязвим, а следует, преодолеть тёмные силы демона для ангела представиться возможным. Франческо положил руки на рану брата и закрыл глаза, готовясь читать исцеляющую молитву. Антонио тем временем прижался к дивану, насколько это возможно. Он не хотел кричать, для этого закрыл себе рот рукой, ведь невозможно представить кому-либо, насколько сейчас руки брата кажутся Антонио огненными. Он бы согласился облить себе рану тем воском, который так притягивал его внимание, чем ещё несколько секунд провести так.—?Франческо, хватит! —?Бывший капельмейстер попытался убрать руки ангела, но тот вновь вернул их на место, что-то невнятно сказав, стараясь не отвлекаться от молитвы. Антонио потерпел ещё секунду, но после резко встал и отбежал на два шага. —?Достаточно!.. Я не могу. Не трогай меня больше. Лучше жить всегда так, чем почувствовать эту боль вновь.—?Боль? —?Удивился ангел. —?Ты настолько не хочешь вернуть любовь к Моцарту, что чувствуешь боль?—?Я очень сильно хочу вернуть любовь к Моцарту! Почувствовать её вновь… Если твоя любовь была безответной… Только это объяснение боли. Что ж… Может, так даже лучше. Лучше совсем без чувств, чем с теми, которые, словно адская лава, текут по всему организму, проходя сквозь каждую клеточку тела и заставляя её гореть.—?Ты её вернёшь, получив огонь. Прожигающий тебя насквозь огонь. Младший испугался. Нет, он не думал о настоящем огне, например, свечи, он прекрасно понимал, о чём говорит брат, ведь когда-то сам описывал себя в письмах подобными словами. Может… правда оставить всё как есть?—?Я не хочу… Моцарт, прости. Я сделал всё, что мог. Будь счастлив, только, главное, будь счастлив. Спустя ещё несколько негромких, грустных фраз, Антонио ушёл в комнату, которую подарил ему брат. Вечером он собирался зайти и перестелить кровать, а пока младший Сальери остался наедине с собой. Он сел за стол и в гробовой тишине стал смотреть в окно, находившееся напротив стола. Конечно, он мог просто переставить стул и сесть удобнее или подойти к окну, например, сесть на подоконник, но он боялся приблизиться к нему. Он боялся увидеть перья, неважно, белые или чёрные, в любом случае они напомнят ему о Вольфганге. Франческо?— ангел с крыльями из перьев?— шанс увидеть летящее перо огромен, ведь брат покинул дом и, как можно определить по звукам, не человеческим?— божественным?— образом. Здесь тоже был сад с цветами, даже более привередливыми, ведь в Италии теплее, чем в Австрии. Антонио подумывал бы высадить и тут красно-алые розы, но нужно будет спросить у хозяина дома. Вряд ли он откажется от сладкого варенья, которое умеет готовить Антонио. Смотреть в сад без этих цветов было не таким занимательным занятием. Бывший капельмейстер перевёл взгляд на стол?— он был немного пыльным и совершенно пустым, за исключением старой металлической чернильницы. Её небольшой размер удивлял, ведь раньше она казалась огромной и очень тяжёлой, маленький Сальери с трудом мог удержать её двумя руками, а теперь?— он преспокойно держит её одной и рукавом другой руки аккуратно стирает толстый слой пыли. Наверное, в доме брата работает нечестная служанка, ведь иначе чернильница была бы вытерта хоть раз, как стол, за которым следят, хоть и весьма халатно. В тот день маленький Антонио с утра занимался музыкой?— он уже мог играть короткие пьесы, но в основном предпочитал гаммы. Играя быстро их, он учился играть и остальное. Конечно, играл он не слишком много?— двадцать минут, после руки уставали и он почти равное количество времени потраченному бегал по дому или саду, иногда удавалось схватить с кухни маленькие кусочки сахара. Если же этого сделать не удавалось, он возвращался к игре под руководством старшего брата. День начинался как всегда довольно сонно, но на удивление Антонио не ушёл работать в лавку на рынке, а остался сидеть в своей комнате. Мама как всегда готовила что-то вкусное на кухне. Франческо тоже на удивление был дома, но по такому случаю глава семьи сказал ему научить младшего считать. Ведь старший?— Франческо?— любил музыку и прекрасно играл на скрипке. Возлагать на него надежды в плане работы в магазине было бессмысленно. Оставался для этого маленький Антонио. Только, его отец ещё не знал, что он почти месяц учится у брата музыке, которая интересует его ничуть не меньше чем Франческо, может даже намного больше. Старший просил оставить это в секрете, для Антонио так было лучше. Он ещё не знал, какой из-за этого может быть скандал?— нельзя взять и бросить успешный доход магазина, но оба сына не хотели им заниматься и не могли предать божественные звуки нот никакому количеству денег с продажи. Этим утром младший Сальери не нашёл на кухонном столе ни крошки сахара, а значит, отец ещё не завтракал. Ребёнок решительно побежал к нему в комнату и, с трудом открыв тяжёлую дверь, которая вследствие ударилась об стену, подбежал к высокому столу из тёмного дерева. Там сидел старый Сальери, что и был главой тогдашнего семейства. Он усердно что-то писал и, словно поддерживая ритм в комнате, окунал перо в чернильницу.—?Папа! А почему ты не ешь ничего с утра?—?Я занят. Скажи, брат научил тебя считать? —?перевёл он тему на более полезную, при этом стараясь не отвлекаться.—?Ну… —?Антонио посмотрел в потолок и снова в пол. Они с братом давно уже не занимались счётом. Оставалось лишь вспомнить старое. —?Да, конечно. Uno, due, tre, quattro, cinque, sei, sette, otto, nove, dieci.—?Но это только десять. А ещё?—?Больше не знаю.—?В твоём возрасте пора бы уже учиться арифметике. Послушай, когда-нибудь ты будешь управлять торговлей. Ты должен уметь читать, писать и, конечно же, считать.—?Знаю, знаю… Но, папа, хочешь расскажу секрет? —?секрет был в признании, что он занимается музыкой. К счастью, небесные силы не дали ему оповестить об этом отца в тот день. После это сделал сам Франческо и смог сгладить скандал.—?Ну рассказывай. Ребёнок улыбнулся, и встал на носочки, стараясь вытянуться ещё выше, чтобы говорить ещё тише, но быть слышимым. Он дотянулся рукой до края стола и задержался за него. Рука почему-то заскользила и он вместе со скользким листком бумаги, что и был тому причиной, полетел на пол. Чернильница, стоявшая одним краем на бумаге, полетела следом. Чернила взлетели в воздух, на долю секунды красивыми каплями отражая лучи яркого солнца из окна, но спустя это мгновение они полетели вниз на Антонио. Мгновением ранее он уже упал на пол и, зажмурившись и тихо пискнув от удара об пол, не видел как чёрные капли летят на него. Старший Сальери ничего не успел сделать, хватая руками воздух. Только когда листок бумаги, испачканный в чернилах, как скрипка в канифоли, приземлился на пол, а испачкавшийся ребёнок, словно грязный трубочист, хотел поднять его и коснулся его чернильной рукой, не оставляя на творении отца и живого места, к старшему пришла злость. Он резко встал, хватая свою работу, в надежде, что чернила стекут. Разумеется, этого не могло произойти, и лист по-прежнему остался чёрный. Он был жестоко смят и отброшен в сторону. Следующим на пути расправы мог быть Антонио. К счастью, он быстро понял свою ошибку и, неловкими движениями встав на четвереньки, полетел пулей из комнаты прочь, умело уклоняясь от рук отца. Преследования, кажется, не было, и ребёнок убежал в их с братом комнату. Он надеялся попросить у него защиты, но старшего не было поблизости. Антонио дважды опасливо огляделся, но так и не нашёл Франческо. Не решаясь выглянуть из комнаты, он тихо залез под кровать, надеясь переждать бурю. Долго ждать не пришлось, дверь открылась спустя несколько секунд. Ребёнка запросто нашли по чернильным следам. Антонио прижался к стене, закрывая лицо руками и ни издавая ни звука, но вот сильные руки отца уже схватили его за шиворот и без труда вытащили в центр комнаты.—?Я не виноват! Не виноват! Оставалось прокричать ему напоследок, раз попытки вырваться не увенчались успехом. В этот момент он уже представил что будет, и смирился, что не сбежать. Нужно будет только потерпеть и скоро всё пройдёт, но именно в этот тревожный момент, когда сердце у ребёнка почти выпрыгивало из груди от страха и отчаяния, в комнату зашёл брат. Это было таким успокоением, что дальнейшее он помнит уже не так детально, просто очень рад, что всё кончилось хорошо.—?Папа, остановись. Что он натворил? —?Франческо сильно выделялся из всей семьи. Он почти всегда был спокоен и скорее всего это была заслуга его учителя по скрипке?— Джузеппе Тартини, чем факта, что он являлся ангелом. Сальери помнит, и сейчас у лёгкой улыбкой вспоминает, что этот вопрос брата заставил отца остыть. Обычно, нечто подобное и призывает взрослых разумных людей к самообладанию. Антонио остался безнаказанным и хоть это его очень радовало, ещё больше его радовало, что он смог достать тот испорченный лист и выяснить, что писал отец. Это был именно рецепт розового варенья. Он пролежал под кроватью несколько лет и, уже повзрослевший Антонио, научившись читать, прочёл то самое название ?Розовое варенье?. Он много экспериментировал и наконец создал идеальный рецепт, который подарил папе как красиво оформленную мини-книгу, которую смог сделать из подручных средств. Жаль только, что он не успел им воспользоваться, но, видимо, и не особо хотел?— колбасы и другие мясные изделия было делать полезнее, ведь кому как не главе семьи заботиться о достатке семьи. Дверь скрипнула и полностью вернула ностальгирующего Сальери в реальность. Он торопливо поставил чернильницу на место и взглянул в дверной проём. Никого, кроме странного чёрного оттенка на полу и стене. Где-то он уже это видел. Тут же отвернувшись, бывший капельмейстер встал лицом к окну и без страха подошёл к нему. Лучше ангельские перья, чем дьявольские тени. Последствий встречи взглядов Сальери и дьявола не было, а потому, Антонио уже начал думать, что ему привиделось. День шёл своим чередом, осмотр комнаты тоже: резной красивый шкаф, старый бордовый ковёр, съеденный насекомыми или мышами в углах, неяркая мебель из потрёпанных тканей и, кажется, железного дерева, несломимово временем, ни одного намёка на то, что Франческо не менее композитор, чем Антонио, и хоть один нотный листочек мог бы здесь лежать. Но в этой папиной старой комнате не может быть ничего подобного. Папа не любил и не понимал музыки и, хоть и смирился к концу жизни, что его сыновья станут музыкантами, в своей же комнате не хотел видеть этого добра. Франческо помнил это и не осквернял его желание даже после его смерти. Это казалось Антонио настоящим подвигом, ведь даже с его любовью к порядку он бы не смог оставить хоть одну комнату без чего-то музыкального. Но сейчас ему была нужна эта пустота. Раньше он предпочитал музыку словам, сейчас же?— он предпочтёт убийственную тишину. Он молча ходил по комнате, оборачиваясь на каждый шорох, на каждое слышимое движение травы, деревьев, небольших кустов и ярких цветов за окном. Эта лёгкая тишина в доме брата, этот момент осознания, освобождения от ответственности за чью-либо жизнь несёт в себе великое счастье. Но… Человек не то существо, которое будет наслаждаться свободой, что зовётся одиночеством. И даже любой пленник, отпущенный на свободу вновь пойдёт к людям, преданно, словно пёс, и будет хотеть найти друзей или любовь. Даже сын всемогущего короля, который сможет достать для своего ребёнка всё, что тот пожелает, будет хотеть иметь хотя бы одного друга. Ситуации эти очень отдалённо похожи на жизнь Сальери. Он уже неделю здесь, в родной Италии. Жизнь идёт своим скучным чередом, и чтобы не жить на деньги брата он подыскивает себе работу, несвязанную с музыкой. С его обширными знаниями это несложно, но в маленьком городишке Леньяго не так много работы для подобных людей из столицы музыки. Может и правда продолжить дело отца и заняться продажей? Но именно на этом моменте рассуждений работа нашлась и фактически сама пришла к нему. Это был мальчик, точно знающий, что Антонио вернулся из Австрии. Он знал, что тот работал капельмейстером и очень-очень попросил научить его играть на скрипке. Сальери сначала попытался отказаться, но вскоре передумал, окликнув уходящего ребёнка на пороге. Мёртвая часть Сальери не могла больше контролировать остатки того живого, что было соединено с музыкой воедино ещё с детства. Бывший капельмейстер радостно взялся за старую, чуть изменённую работу. Мальчик этот?— Джиронимо, был из богатой семьи, о которой почему-то не любил рассказывать. Антонио, конечно, не настаивал, но это чуть настораживало и печалило. Прошло много дней, ученик уже отлично владел инструментом и мог сыграть несколько коротких менуэтов Моцарта. Да, Сальери не мог удержаться от сладких воспоминаний музыки этого гения. Гения, которого ему больше не суждено увидеть… Может, написать ему письмо? Зачем, если ответом скорее всего будет: ?Предатель, я не хочу больше о тебе вспоминать, ? или же ответа не будет и вовсе. Со временем учеников прибавилось, но никто не был настолько одарённым, как Джиронимо.—?Джиронимо, сейчас очень фальшиво играешь. В прошлый раз ты сыграл это без единой ошибки. Что-то случилось?—?Нет-нет. Сейчас будет идеально, я просто отвлёкся,?— затараторил ребёнок, следом допуская ошибки в длительносях,?— простите, учитель…—?Попробуй заново, с первой строчки.—?Хорошо… —?начал заново, играя заметно медленнее. Сальери его не торопил, но внимательно прислушивался к ошибкам в диезах.—?Отдохни немного. И сыграй после что-нибудь более простое.—?Всё совсем плохо, да? —?Разочаровался Джиронимо.—?Нет. Мне кажется, что что-то тебя очень беспокоит. Так и не расскажешь?—?Вам, наверное, не покажется это серьёзным,?— начал неохотно ученик, садясь на кровать рядом с Антонио,?— но я очень волнуюсь, что мой дядя из Вены никак не приедет ко мне. Мама волнуется, все знают, что он бы не стал задерживаться просто так. Наверное что-то случилось, но от него ни весточки.—?Я и не знал, что у тебя есть родственники в Вене. —?Удивился бывший капельмейстер. —?Но я понимаю, насколько это может быть для тебя серьёзно. Даже не знаю, чем тебе помочь… Попробуй написать ему письмо, уверен, хуже не будет.—?Но он просил не писать ему писем просто так. Только если он что-то спрашивает, отвечать. Он странный человек, но хороший. Но может правда что-то случилось с ним… Да, я напишу ему. Спасибо! —?Ребёнок с новым энтузиазмом взялся за скрипку. Впрочем, они стали такими близкими друзьями, что мальчик предпочитал именовать себя Джи, и к своему учителю тоже обращался по имени с его разрешения. Франческо удивлялся и одновременно радовался за брата, ведь учитель?— лучшая профессия. Тем более учитель музыки, в который Антонио не знает себе равных. Старший Сальери искренне интересовался у приходящих детей или наоборот когда те уходили ?Как проходят уроки?? Все с восхищением и невероятной радостью рассказывали о прекрасном учителе, и только Джи показал Франческо язык и со смехом убежал домой. Антонио же ничего особенного про этого мальчишку рассказать не смог, за исключением того, что он очень весёлый, но трудолюбивый, если захочет. Всё это помогло Антонио вновь взяться за перо и создать небольшую сонату. Она была только началом всего, что он сможет написать. И когда он делал это?— по ночам, ведь сон ему по-прежнему был не нужен?— он будто слышал нежный голос Амадея рядом, летящий средь записываемых нот. Сальери, закрывая глаза, вспоминал Вольфганга?— его растрёпанный и радостный всегда вид, взъерошенные волосы и яркие, такие живые глаза… Шло время, но забыть Моцарта Сальери не мог и не хотел. Теперь он смирился с новой судьбой и бережно хранил сладкие воспоминания, надеясь не потерять ни мгновения.