Dreams to dream (1/1)

Петь звездам, что мерцают в ночи, и слушать тихий шёпот ветра было для неё чем-то особенным. В глазах у юной Мышкевич будто что-то загоралось, и она становилась такой же красивой, как и луна, что благосклонно глядела на неё сверху вниз. Жаль, что никто этого не мог по-достоинству оценить, крича ей о том, что пение её - ужасно.А Таня не слушала, просто сжимала в своих маленьких ручках гребешок и совершенно точно не плакала.В смятом заштопанном старом платье ей было вполне даже хорошо. И хоть в некоторых местах юбка его была порвана, мышка всегда представляла себе какой-нибудь красивый наряд, ступая босыми ногами по асфальту ночью и думая, что когда вырастет, обязательно купит себе туфли.Ещё ей очень хотелось, чтобы её любили. Чтобы, когда занавес грозился закрыться, благодарные зрители с замиранием сердца аплодировали ей изо всех сил, а она, зардевшись, неловко их всех благодарила, и дома встречала её любимая мама, накрывающая на стол, отец, углублёно читающий газету, но всё так же улыбчиво с ней здоровавшийся, младшая сестрёнка, бросающаяся её обнимать, и Файвел. Тот, кто вечно забывал мыть руки перед едой и по вечерам - когда никого не было дома - сидел в одной комнате с Таней, слушая, как она поёт.И поэтому, когда им сказали, что на Западе жизнь их полностью изменится, она заволновалась.Ей не хотелось потерять их с Файвелом тонкую ниточку, которая всегда выводила их, словно ариаднова, из споров и ссор. Но она хотела петь. Очень. Так что, когда мама спросила её мнение, мышка согласилась.Быть может, на Западе всё совсем по-другому, и не только луна будет с улыбкою гладить её по голове?