you're wentworth. (1/1)

—?Мэттью, десять лет мы не можем сдвинуться с мёртвой точки. Может, хоть напоследок что-то скажешь мне?—?Мистер Калхун, десять лет Вы пытаетесь задобрить меня сто лет в обед как просроченными конфетами, которые я так ненавижу, в надежде на то, что я хоть что-то вам расскажу. Может, хоть напоследок выкинете их нахер?—?А почему ты их ненавидишь?—?Потому что Вы их покупаете.Меняются кабинеты, картины на стенах, сами стены, мухи, жужжащие возле окна, ковры, книги в шкафах и сами шкафы, меняются времена года, меняются города, один год сменяет другой, а мистер Калхун с его вопросами для умственно отсталых (ах, да, для людей с ПТСР, как постоянно верещит Калхун, когда я их так называю), фотографией дочери, до которой он то и дело пытается дозвониться, когда я перестаю реагировать на него, и отвратительными шоколадно-мятными конфетами константны каждые четверг и субботу. Были таковыми десять лет. Теперь же его переводят к другому ребёнку, помочь которому он, думаю, в состоянии. Наверное, он всё-таки неплохой психотерапевт, просто глупый, раз потратил десять лет своей жизни на парня, которому не может помочь ничего. Даже очередь в голову больше не прельщает. Даже это теперь бессмысленно.—?Опять дерзишь,?— грустно усмехнулся Калхун. —?Знаешь, первые два-три года я хотел усыновить тебя, но потом понял, что терпеть такую занозу в и без того ноющей из-за мышечных спазмов заднице не только по четвергам и субботам, но и каждый день я не смогу.—?Лучшее, что Вы произносили за все десять лет, мистер Калхун. —?Я наградил?— или снова унизил? —?его овациями, на которые тот лишь снова улыбнулся.—?Да, мне будет этого не хватать. —?Калхун взял одну конфетку и развернул. Уродливая масса, спрессованная в форме ракушки, исчезла в его рту. Какое же это извращение. —?А помнишь, как я наконец выяснил, что является твоим триггером?Хах, блять, такое не забывают.—?О да,?— широко улыбнулся я, хотя ему впервые за этот год удалось задеть меня за живое. А я уж думал, проведу лето спокойно. Хотя бы без одной ночи, проведенной с моими старыми друзьями-флэшбеками. Ух, сколько же бухла понадобится, чтобы они ушли восвояси. —?Именно тогда я и травмировал Вам позвоночник, да так, что теперь у вас седалищный нерв шалит до сих пор.—?Это нормально,?— сказал терапевт, снова доставая из кармана телефон и набирая свою дочь. Альфред Калхун живёт надеждами. Мечтами о том, что Тереза возьмёт трубку, о том, что я сдамся и что-нибудь да расскажу ему о том, что помню. Фамилию, например. Он так уверен, что я её помню, но просто паясничаю. Если бы я её помнил, шпыняли бы меня с ним десять лет по всей Америке? Совал бы он мне всё это время свои шоколадно-мятные ракушки? Несмотря на то, что человеку дана способность думать, возможность не думать у него тоже имеется. Я так не думаю.—?Что, блять, нормально, мистер Калхун? —?вскинул я брови. —?Что одиннадцатилетий мальчишка въебал вам так, что у вас теперь проблемы со здоровьем, не сулящие спокойной старости? Или сами эти проблемы Вам кажутся естественными? Или же то, что мой триггер?— тактильный контакт? Что из этого кажется Вам обыденным?—?Всё это и ничего из этого одновременно. Это просто нормально.—?Ошибаетесь. Пиздец как. Хотя, частично Вы правы. Для меня это нормально бояться тактильного контакта, вести себя так, когда это происходит, заливать алкоголем флэшбеки, бить себя по лицу за то, что не могу вспомнить даже свою фамилию. Что бы Вы не говорили, я её не помню. И что бы не втирали мне нянечки в каждом из приютов, где я ошивался, и куда Вы, седалищный Вы мой, приходили каждый четверг и каждую субботу, как бы они не говорили, что ненормальным было бы её помнить, ведь меня ук… ведь я исчез в возрасте… я даже не помню, сколько мне, блять, было, когда я исчез, а Вы хотите, чтобы я сказал Вам, какая у меня фамилия? Серьёзно? —?Я презрительно фыркнул, смотря на Калхуна и слушая успевшие стать нам обоим родными гудки в его телефоне. —?В общем, для меня привычно считать ненормальным?— отчасти Ваша заслуга?— то, что я не помню фамилию, и наказывать себя за это. Для меня это норма жизни, ровно как для Вас?— звонить дочери каждый день и получать в ответ лишь гудки, которые похожи на звук цензуры, скрывающий весь мат, которым Тереза в эти моменты Вас покрывает. Разве Кевин не давал Вам понять, что его жена больше не считает Вас отцом? Давал. И для Вас нормально вспоминать это, когда Вы наконец-таки слышите компьютерным голосом записанные слова ?абонент не отвечает?. Для Вас нормально колоть себе хуеву тучу уколов, которыми Вас щедро одаривает госорган, который ко мне Вас и прикрепил, ведь этот инцидент, произошедший после простого рукопожатия, можно назвать боевой контузией. Но для меня это не выглядит нормальным. Для меня это странно, мне это нихуя не понятно. Я так, блять, не делаю. Я не звоню дочери, которую бросил ещё в начале её жизненного пути и с которой решил попытаться возобновить контакт лишь тогда, когда стал колесить по стране из-за малолетнего обмудка, которого выгоняют из одного приюта в другой, я не обкалываюсь обезболивающими, потому что был ранен на работе тем же самым ёбанным молокососом. И Вы тоже не бухаете всю ночь, если кассирша коснулась Вас, протягивая сдачу, не ведёте себя после, как эпилептик и не силитесь вспомнить свою фамилию. Что бы Вы не думали на этот счет, это просто должно быть ненормальным для вас. —?Я сделал глубокий вдох после оттараторенного монолога. —?У каждого разные представления о норме, разные установки и разные жизненные ситуации. Не говорите, просто не говорите мне про норму.—?Больше не придётся,?— вымолвил Калхун. —?Хотел посидеть с тобой, повспоминать, но ты своей речью о понятии нормы отбил всякое желание. —?Хоть что-то полезное я сделал.—?Пора прощаться?—?Думаю, да…—?Мистер Калхун?В кабинет зашла директриса. Женщина лет тридцати пяти с пластиковыми очками, пучком каштановых волос, и проблемами с алкоголем и сыном подошла к моему психотерапевту и протянула планшетник с какими-то документами. Видимо, факсимильные?— насмотрелся на такие неточности и разводы на доках в участках.—?Миссис Гир, неужто Вы серьёзно? —?Калхун рассматривал документы, иногда переводя взгляд на меня. Неужто на меня хотят снова что-то повесить и придётся доживать остатки лета в другом месте? —?Спустя?..—?Абсолютно. Самое обидное, что таких подробных заявлений гораздо больше, чем тут. Тысяча найдётся точно. Каждый раз становилось всё больше и больше деталей, но они становились всё более незначительными по прошествии времени. Но то, что это он, очевидно.Оба посмотрели на меня. Гир?— с лёгкой улыбкой, Калхун?— озадаченно.—?И что я сделал опять? —?холодно спросил я директрису.—?Вентворт,?— сказал Калхун.—?Что? —?не понял я.—?Ты Вентворт. С вероятностью в 97% это твоя фамилия. —?Директриса забрала планшет у Калхуна и протянула его мне. —?Посмотри.Я взял документы самыми кончиками пальцев, боясь соприкоснуться с ее шеллаком. Куча факсимильных заявлений о пропавшем мальчике. Одно подробнее другого, повторяющаяся затёртая фотография мальца в цветастых штанишках. Кажется, было какое-то воспоминание, связанное с этими штанами. У мальчишки ясные голубые глаза, удивлённое выражение лица, будто бы он испугался камеры. По логике вещей, я смотрю на самого себя перед тем, как… как всё произошло. Что ж, я был милым.—?Вентворт. —?Повторяю вслух фамилию, которую, если повезёт, буду теперь носить до конца дней своих. —?Вентворт, Вентворт, Вентворт. Весело.—?В воскресенье твои предполагаемые родители прилетят на очную ставку. Тебе нужно будет сдать ДНК-анализы для теста на отцовство. По прилёту четы Вентворт ваши анализы сразу же отвезут в лабораторию, и через три дня самое быстрое результаты будут готовы.—?Семья,?— пробормотал я, всё ещё глядя на фотографию и пытаясь ужиться с фактом того, что я больше не одинок в подлунном мире. Почему-то всё в этом мире приходит тогда, когда этого не ждёшь и уже не нуждаешься. За исключением фамилии, которую я всё ещё смакую у себя в голове. Вентворт. А мне нравится.—?Семья, Мэттью, семья,?— вздохнул Калхун, глядя на фотографию Терезы.—?Пора прощаться? —?повторился я.—?Да, теперь уж точно. —?Я встал с диванчика и, лишь кивнув своему уже бывшему психотерапевту, вышел из кабинета. Следом покинула его и миссис Гир.—?Десять лет он в твоей жизни, так?—?Был,?— сказал я, вновь вперив взгляд в заявления о пропаже. —?Не самые лучшие годы в моей жизни, знаете ли.—?И всё же лучше тех, что были,?— заметила миссис Гир, заставляя меня сглотнуть.—?И то верно,?— закончил я и поспешил в свою комнату, кивнув директрисе. Завидев меня, ребята помладше перестали резвиться и поспешили вжаться в стену или убежать на другой этаж. Не то, чтобы они боялись меня. Ещё в самом начале своего пребывания в приюте миссис Гир я сдружился с одной рыжеволосой девчушкой, Рейчел. Спросив её однажды о поведении её ровесников, она ответила, что это?— услуга, оказываемая мне из добрых побуждений по её просьбе. Вроде бы очень мило с её стороны, но то, что даже маленькие дети жалеют почти совершеннолетнего парня, которого украли и над которым измывались около семи лет, тяготит.Киднеппинг. Классика детективного жанра. Как оказалось, это нихуя не романтично. Обрывочные воспоминания о том, что со мной творили, собственные сдавленные крики, узоры и картины, нарисованные собственной же кровью в агоническом танце, боль, которая отдавалась в каждой клеточке моего уже далеко не девственного тела. Ничего из этого не было во вшивых детективчиках. Как же я ненавижу Калле Блюмквиста с его нелепым преследованием горе-киднепперов, как же я ненавижу всех вымышленных персонажей, так или иначе связанных с этим. Просто в печёнках сидит эта неестественность и романтизация.Ночью в приюте меня ждали только алкоголь, флэшбеки и планшетник с заветными факсами. Анализы сданы, образ родителей более-менее, но сложен, гитары в музыкальных магазинах опробованы, будущее, хоть всё ещё и туманное, представлено. День в полуторамиллионном Финиксе за всё время моего пребывания в этом городе впервые был продуктивным. Дверь закрыта и для слабаков. Любимая пристройка с баками у её стены, благодаря которой я и пролез в свою комнату через окно. Взяв документы и прихватив пару бутылочек пива для разогрева, я снова вылез на пристройку.Аризонское небо летом было чистым и беззвёздным?— что в центре Финикса, где их затмевают огни мегаполиса, что в соседствах, иногда практически лишённых инфраструктур, например, как Лавин. Жаркий, солнечный и засушливый юго-запад Америки всё равно не забрал мою бледность, которую я провёз с Иллинойса, в котором меня нашли, по всем южным и центральным штатам Америки. Если верить документам, тот мальчик в цветастых штанцах пропал аж в Нью-Гэмпшире. Так далеко на северо-восток меня ещё не кидало.То ли я начал пить слишком рано, то ли мы с флэшбеками разминулись, но я не увидел ни одного. Хватило всего двух банок не самого лучшего пива. Взрослею. Лечусь. Деградирую. Не ебу. Чудо какое-то, блять. Ну, раз заливаться больше не нужно, пачку отсыревших ?Мальборо??— и на боковую.Вентворт. Я, скорее всего, Вентворт. Красиво. Наверно, было бы неплохо, если бы люди с этой фамилией и правда оказались бы моими родителями, в чём я всё же сомневаюсь. Десять лет я проколесил по центральным и южным штатам, в каждом из которых было отделение полиции. Может, эти заявления липовые? Или я и этот малец на старой фотокарточке?— разные люди? Вдруг он вообще мёртв? Родители. У него точно были родители, которые его и начали искать. И у меня. Я бы хотел встретиться с ними. Если бы я мог, я бы обнял их. Может быть, стоит попробовать пересилить себя ради них?До рассвета я думал о том, что будет. Представил себе, как готовлю нам индейку на День благодарения, пытаюсь найти ветчину, исчезающую с прилавков еще в самом начале рождественской лихорадки, прошу не дарить мне ничего на день рождения, привыкаю к холодному лету?— чёрт возьми, да там же средняя температура всего лишь 70 градусов! Живу с семьёй, будто бы ничего и не было. Найду работу. Буду заботиться о родителях, хоть они и не смогли позаботиться обо мне.Я ворвался в воскресенье на сверхзвуковом самолете, пролетая только через облака?— пятница и суббота пролетели быстро и помнятся, словно в тумане. Зарядка, душ, кофе (всё же с ликером), сигарета (ладно, три)?— и я готов к встрече. В шесть часов утра, ага. Они прилетят только к двум, а потом всеми любимый траффик у аэропорта. Сука. Снова топчу ссохшийся паркет, снова стучу по стенам, выкрашенным в оттенок голубого, отдалённо напоминающий цвет моих глаз, снова думаю о том, что может пойти не так, и что же будет, если я окажусь сыном четы Вентворт, пропавшим больше, чем 15 лет назад. В этом колесе сансары я и пробегал до момента, когда миссис Гир окрикнула меня. Крепись, Мэтт-наверное-Вентворт, крепись.Несмело выйдя из комнаты, я оглянулся. В коридоре с зажмуренными глазами блуждала Рейчел. Я слышал, мелкие в прятки играть собрались. Водит, наверно.—?Четырнадцать, пятнадцать… Удачи, Мэтт,?— прервала вдруг счёт малышка, открыв глаза и улыбнувшись мне. —?Ты похож на них.—?Если бы я не валялся в приступах после каждого прикосновения, я бы обнимал тебя всё время, что я провёл в этом приюте с тобой. —?Улыбнувшись ей в ответ, я побежал вниз, где меня уже ждали Вентворты.-…хочу напомнить, что тактильный контакт вызывает у него воспоминания о… Ах, вот и он. —?Миссис Гир встала с не лучшим образом выглядящего, но крепкого кресла и подошла ко мне. —?Нэнси, Уильям, это Мэтт.—?Боже, Билл,?— светловолосая женщина, прижав руку ко рту, взяла мужчину в годах за руку. Слезы потекли по её немолодому лицу. —?Посмотри на его глаза…—?Никакой тест после взгляда в них не нужен,?— кивнул Билл, поднимаясь с диванчика и помогая подняться жене. Его глаза тоже были на мокром месте. —?Смотри, Нэнси, та самая родинка справа от носа!—?Как бы мне не хотелось оказаться Вашим сыном, тест всё же лучше сделать. —?Я почесал ту самую родинку и, кротко улыбнувшись, разглядывал людей, которые могут быть моими мамой и папой.—?Я знаю, что это ты, Мэтти,?— улыбнулась Нэнси, вытирая слезы. —?Я помню эти щербинки и родинки, хоть и появились новые, а глаза… Если я не помню тот цвет, который у них был, то я точно знаю, что такие же глаза и у Тревора.—?Нет, дорогая, у Тревора темнее. А у Мэтта всегда был ясный взгляд. —?Билл смотрел на меня, улыбаясь шире жены.—?Тревора? —?не понял я.—?Твоего… твоего младшего брата,?— виновата сказала Нэнси. Ах, да. Глупо было надеяться, что меня не заменят.—?Нэнси уже была беременна им, когда… когда ты пропал. Мы боялись выкидыша, но всё обошлось. —?Муж положил руку на плечо Нэнси. —?Мы никогда не скрывали от него факт твоего существования. Самой большой его мечтой было наконец найти тебя. Когда не верили мы, верил он. Он даже заставил нас родить ещё двух детей, чтобы у него были помощники в деле всей его жизни, и теперь тебя ждут ещё Эрика и Лекса.—?Большая семья,?— улыбнулся я, не надеясь на то, что мне будет в этой семье место. Мои младшие брат и сёстры ждут любящего старшего брата, а их ждёт огромное разочарование. Как же это нечестно.—?Можно?.. —?Нэнси протянула руку к моему лицу. Я инстинктивно отшатнулся, но усилием воли заставил себя выпрямиться и кивнуть. Я не думал, что это не вызовет флэшбека, но это было невежливо, хоть миссис Гир и предупреждала их. К тому же… к тому же я бы хотел, чтобы до меня дотронулась женщина, так уверенная в том, что она?— моя мать. Видимо, это желание оказалось сильнее психологической травмы, потому что я спокойно себе чувствовал, как мамина? рука гладит меня по щекам.—?Можно нам пройтись? —?спросил отец? у директрисы.—?Да, конечно. Только завезите анализы в лабораторию. Без этой экспертизы Вы не сможете доказать, что Мэтт?— Ваш сын, придётся проходить процедуру усыновления, которая может длиться вплоть до его совершеннолетия… Ну, Вы знаете.—?Хорошо,?— сказала Нэнси и направилась к двери. Билл поманил меня за собой.Я больше слушал, чем говорил. Слушал о том, как они жили и живут сейчас, о том, что Тревор, наверное, сходит с ума от ожидания, о том, как вкусно готовит Лекса?— тут я не преминул ввернуть, что и сам готовлю неплохо, на что получил просьбу приготовить им что-нибудь по приезде. Были разговоры и о моём детстве, отрывки которого я смутно помнил, словно оно было предрассветным сном. Когда они спросили меня, чем я хочу заниматься в жизни, я не знал, что ответить, потому что почти каждый день задаю Богу и компании этот вопрос. Я сказал, что единственное, с чем я лажу?— игра на магазинных гитарах и клиническая психиатрия. Ну, не то чтобы я так уж и хорошо играю, но заработать на жизнь этим я смогу, если все прочитанные томики энциклопедий и исследования вместе со всеми написанными на досуге рефератами не окупят такое прошлое в университете.Следующие три дня пролетели за отвлечёнными разговорами и прогулками по августовскому Финиксу, чья жара неспособна лишить меня кажущегося неестественным на юге оттенка кожи. Вечером накануне результатов новоиспёченные родители повели меня в музыкальный магазин.—?Если всё-таки что-то пойдет не так и это… это просто совпадение, то мы хотели бы, чтобы у тебя осталась память о нас,?— сказала Нэнси, показывая на гитары. —?Выбирай любую, не стесняйся. А на какой ты чаще всего играл?—?На Kiesel’е, стоящем чуть больше штуки баксов. Даже если Вы можете, то не на…Билл уже подошел к консультанту и назвал фирму, так что мне ничего не оставалось, как просто назвать модель. С глубоким вздохом я взял гитару из рук продавца и прошелся по струнам рукой. Идеально.—?Я… я просто не знаю, как отблагодарить Вас,?— с улыбкой сказал я, глядя на улыбающихся Вентвортов.—?И не надо,?— отмахнулась Нэнси, тут же задумавшись. —?Хотя, ты должен как-нибудь сготовить нам! Это и будет оплатой. Договорились?—?Будет сделано,?— усмехнулся я.Все ночные сомнения и страхи развеяла стопроцентная вероятность родства. Теперь уже точно мама налетела на меня с поцелуями, а я на радостях даже не вздрогнул, а лишь обнял её в ответ. Папа с опаской потрепал меня по голове.—?Пара подписей?— и можете лететь в Нью-Гэмпшир. —?Миссис Гир протянула формальные документы, и мама картинно насупилась, глядя на них.—?Я серьёзна, я спокойна, я уравновешенна,?— мантрой отчеканила она и принялась подписывать их. Когда то же самое сделал и папа, мама снова обняла меня. Чувствую, что с ней я не буду волноваться о том, что могу ненароком вспомнить изнасилования или избиения. Я снова разжёг в своем сердце огонь любви к ней, который потушили эти дикие жизненные обстоятельства.—?Домой? —?спросил отец.—?Домой.Разница в два часа несильно сказывалась на моем организме, чьи биологические часы приказали долго жить и которые теперь работали по необъяснимому ритму, чего не скажешь о родителях.—?Четыре часа, Билл,?— застонала мама, садясь в такси. —?Не удивлюсь, если даже Тревор уже плюнул и лёг спать.—?Бьюсь об заклад, что ему не нужны даже энергетики, чтобы прождать нас столько, сколько потребуется. —?Отец улыбнулся, глядя на меня. —?Прождать Мэтта.Улыбнувшись, я представил, как разочарует моего младшего брата дёрганный посттравматик, не могущий вынести даже рукопожатия. Это не то, к чему он стремился столько лет. Близко не то. Стыд кнедликом встал в горле.—?Но девочки точно уснули,?— не сдавалась мама. —?Для Эрики всегда было испытанием продержаться хотя бы до полуночи, а Лекса сильно выматывается в последние дни.—?Значит у них будет рождественское утро с подарком не под ёлкой, но в семье, в которую он возвращается.—?А под блестящей упаковкой долгих лет ожидания и радости от нахождения?— дёрганый антисоциальный интроверт, который даже не сможет пожать им руки или дать им пять. —?Я фыркнул, глядя в окно на город на другом конце страны, с которым и должна была быть связана моя жизнь. Как бы я не жаловался на холод, в северо-восточном Нью-Гэмпшире мне гораздо комфортнее, чем в солнечной Аризоне или горном Вайоминге. Как бы меня не мотало, это место отражает меня больше, чем какой-либо другой штат. Не так людно, не так жарко, не так вызывающе комфортно и облагорожено. Я дома. Наконец-то я могу так сказать.—?Приехали,?— сказал Билл, и я с придыханием вышел из машины.Довольно не маленький двухэтажный дом, слегка отличающийся от соседних своими размерами. Ухоженный передний двор, клумбы с цветами прямо возле веранды, на которой, наверное, принято собираться всей семьёй вечером воскресенья и попивать чай, кофе, а то и что-нибудь покрепче. Дом с задней его части окружён деревьями, по которым обычно подростки в клишейных кинофильмах смываются по ночам из своих комнат. Обилие окон и бежевого цвета стены делают этот дом достаточно светлым и приятным на вид. В нём должна жить счастливая семья. Я в неё уже не вписываюсь. Я уже всех разочаровал. Я уже волнуюсь.—?Готов? —?Мама взяла меня за руку, пытаясь успокоить. Срабатывает. Пусть я всё ещё замечаю, что слишком шумно вдыхаю ноздрями воздух и что кеды слишком громко стучат по брусчатке, я киваю ей. Взяв гитару и не слишком большой чемодан, я поднялся на крыльцо теперь и своего дома, где мне скоро точно будут не рады.С Богом, с чёртом, с Новым годом и Рождеством. Поехали.В тёмный коридор проникал свет из другой комнаты?— по всей видимости, гостиной. По привычке скинув кеды (привет, прошлое), я пошел разочаровывать того, кто жил мечтой разыскать меня.Парень, подперший голову руками, вскочил с дивана. Волосы немногим светлее моих и намного длиннее; видимо, изначально были зачёсаны назад, но сейчас растрепались и ниспадали ему на измождённое и изувеченное кем-то лицо. Огромный тумак у левого глаза, длинная, но неглубокая царапина на лбу, ссадина на правой щеке, синяк на нижней губе. Тем не менее, он выглядит так, что можно понять, что тем, кто с ним это сотворил, пришлось гораздо хуже. Белая футболка с растянутым воротом обнажала родинку на левой ключице и кусок татуировки. Глаза и вправду темнее моих, но во много раз красивее. Сейчас кажется, что во столько же раз и более печальные. Мне кажется, что он спал с открытыми глазами. Хотя, смею предположить, что он гадал, как выгляжу я. Теперь он сравнивает свои образы с тем, чем я являюсь. Не думаю, что я настоящий выигрываю. Мы разглядывали друг друга до момента, когда мама вошла в дом и начала охать при виде увечий младшего сына.—?И где тебя угораздило на этот раз? —?сказала она, осматривая его раны. Он, скорчив гримасу, отмахнулся. —?Что ж, сейчас не до этого. Сестры спят?—?Да, давно уже. —?Парень взял чемоданы из маминых рук и понес их в гостиную. В татуировках была не только грудь, но и руки. Уверен, что ноги тоже забиты.—?Беги в спальню, чтобы отец не начал кричать что-то типа ?ТРЕВОР-МАЙКЛ-ЧЁРТ-БЫ-ТЕБЯ-ПОБРАЛ-ВЕНТВОРТ-ПОЧЕМУ-ТЫ-ВЕЧНО-ПОКОЦАННЫЙ? и так далее. Скажу ему, что ты спал, заодно и спор выиграю,?— подмигнула ему мама. Тревор фыркнул.—?А мне-то что? Я привык к его крикам на меня без повода. —?Тревор скрестил покрытые чернильными рисунками и царапинами руки на груди.—?О сёстрах подумай,?— вздохнула мама. —?Им-то спать хочется.—?Они что-то редко обо мне задумываются,?— едким голосом заметил парень и повернулся ко мне. Смущённый взгляд, он будто бы невербально извиняется за свое поведение.—?Давай я возьму,?— сказал он, протягивая руку к моему чемодану.Он коснулся моего заястья.Я вишу на верёвках в отсыревшем подвале. Я вижу лишь пролет разваливающейся деревянной лестницы с плесенью на перилах и дырами, прогрызенные крысами, в ступенях. Я чувствую только жжение в запястьях и страх. Меня сюда только привели, ещё ничего не успели сделать. Но я знаю, что будет дальше. Даже если я не увижу сейчас мужчину с хлыстом в руке, он всё равно придёт и будет полосовать мою спину, он всё равно будет бить меня по лицу, он всё равно через несколько лет будет ещё и насиловать меня, он всё равно будет издеваться надо мной и давать это делать другим отморозкам. Всё это будет, ну, а пока я просто чувствую, как грубые верёвки сдирают кожу с моих запястий, просто боюсь и не понимаю, что происходит и за что так со мной.—?…слышишь меня? Мэтт! Мэтт, пожалуйста! Мэтт!Я забился в угол коридора и сотрясаюсь от судорожных вздохов. Мама сидит рядом со мной и трясёт. Тревор стоит поодаль, испуганно смотрит на меня. Я бы рад был извиниться за приступ, но я не в состоянии. Просто не могу. Не сейчас. Тревор закусывает и без того пораненную губу так сильно, что выступает кровь. Он хотел было подойти ко мне, но, лишь мотнув головой, взял мои чемодан и гитару и понёс их наверх, уже больше не глядя на меня.—?Нэнси, Мэтт, что случилось? —?На крики в дом прибежал отец. Мама объяснила ему, что я словил флэшбек из-за того, что Тревор ненароком коснулся меня. Я начал кусать язык и щеки, чтобы успокоиться. Помогает сконцентрироваться и даже с панической атакой координировать свои действия. Они начали что-то говорить про младшего сына, мол, ?его же предупреждали, вот тупица?. Нет, он не тупица. Просто его старший брат тронулся умом после издевательств. Не его вина в этом. Не его. Встав с пола, я нелепо извинился и поплёлся наверх вслед за Тревором.Дверь в конце коридора была открыта. Видимо, там моя спальня. Всё ещё кусая язык, я, пошатываясь, направился туда. Тревор сидел на довольно широкой кровати, опустив голову.—?Я не хотел,?— пробормотал он, кусая и без того кровоточащую губу. Носком ковыряет вроде как темно-зелёный ковролин, сидит, обняв самого себя.—?Ты не виноват, правда. —?Нелепые утешения нелепого старшего брата. То, что ему сейчас жизненно необходимо. —?Пожалуйста, прекрати хотя бы кусать губу, у тебя сейчас и эта футболка в крови будет.—?А откуда ты знаешь, что…—?Нетрудно догадаться, что если у тебя так лицо разъёбано, то где-нибудь да лежит футболка, пропитанная алой жидкостью,?— сказал я, кивая на его раны. Тревор усмехнулся, вытирая тыльной стороной ладони кровь. —?Кто тебя так?—?Одни выебистые позеры, считающие, что им можно говорить всё, что вздумается,?— хмыкнул Тревор, проводя рукой по волосам. —?Им же хуже.—?Не сомневаюсь. —?Повисло молчание. Я слышал, как он сопит носом, он слышал, как я всё ещё судорожно вздыхаю и причмокиваю, кусая язык. Заебись саундтрек к знакомству. Я осмотрел комнату. Кровать, письменный стол у окна, с которого лился свет фонарных столбов, шкаф в углу комнаты. Странно. Для меня это странно. —?Можно вопрос?—?Да, конечно,?— закивал Тревор, всё ещё не глядя на меня. Его сгорбленная фигура кричала о том, что ему жаль и что он всё равно считает себя виноватым.—?Спальня гостевая?—?Нет, твоя. С самого начала. Родители решили переехать в дом побольше, когда родилась Эрика. Я, тогда еще мелюзга, поставил условие?— будет комната для тебя, которая не будет никому отдаваться. Они согласились, хоть я и потом часто отбивал её от гостей, решивших по пьяни завалиться в местечко поудобнее, чем жёсткий диван. —?Парень уставился в стену. Он рассказывает мне про то, как защищал эту комнату, а на языке словно вертится: ?я ждал тебя и все так легко и сразу проебал?. —?Она тебя ждала. Мы все тебя ждали, Мэтт.—?Но не ждали, что я окажусь таким разочарованием,?— улыбнулся я, осторожно присаживаясь рядом. Тревор резко встал, снова закусив губу. Я заставил его думать, что даже просто его близость ко мне может навредить. Господи, вьетнамский синдром?— ещё то извращение.—?Ты не разочарование, это раз, хорошо? —?Ну да, ага. Как же. Нехотя пришлось кивнуть.?— А два… Прости. Я… я правда не хотел,?— сбивчиво начал извиняться он, заламывая руки. —?М-мама писала, что для тебя прикосновения опаснее огня, но я такой идиот, з-забыл от волнения…—?Ты не должен извиняться за то, что мне сломали психику, и я не могу даже пожать руку человеку, который всю свою жизнь угробил на то, чтобы искать меня и быть готовым, что я вернусь в любой момент, ладно? —?Он наконец-таки поднял на меня глаза, сереющие в полумраке комнаты. Закивав, он медленно пошёл к двери, но вдруг резко остановился.—?Я… у меня есть кое-что,?— сказал он, после чего пулей вылетел из комнаты. Стук двери, повторившийся стук двери?— и вот он стоит в дверном проеме, держа в руках коричневого плюшевого мишку с разными ушами и большим носом. —?Изначально он принадлежал тебе. Я спал с ним каждую ночь, но пришло время отдать его владельцу,?— протянул Тревор мне мишку. Уголки губ дрожат в легкой улыбке, надежде на мое одобрение.—?Он замечательный,?— улыбнулся я, опасливо протягивая к нему руки и заглядывая в глаза-бусинки. —?Может, всё-таки оставишь его себе?—?Этого мишку вся семья хотела выбросить. —?Парень поджал избитые губы, вспоминая болезненные для его сознания, всю жизнь затуманенного мной, моменты. —?Лекса неоднократно это и делала, когда ей надоедало, что я верю в твое возвращение, и я доставал его из мусорных баков. Отморозки из школы забирались в мою комнату и отрезали ему то лапу, то ухо, и я кое-как да сшивал это всё воедино. Он столько всего натерпелся, но дожил до того дня, когда его хозяин вернулся. Этот мишка для меня?— символ веры в твоё возвращение. Пожалуйста, возьми его.—?С-спасибо. —?Я потерял дар речи, глядя на швы на этом мишке, которого Тревор так яростно защищал и сохранил для меня. Он делал всё, но я этого не заслужил.—?Спокойной ночи, Мэтт,?— Тревор вышел из комнаты, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине с моими комнатой и медведем. Видимо, моего младшего брата когда-то хорошенько ударили по голове. Нормальный человек так бы не заморачивался. Мне стало жаль Тревора. Он и в самом деле угробил свою жизнь на меня, даже никогда меня не видев. Наверняка те ублюдки, что разрывали мишку, прознали о том, что он живёт глупой мечтой найти своего старшего брата, и таким образом над ним измывались. Я только появился в этом доме, а уже выяснил, что отравлял жизнь дистанционно. И даже не могу окупить это. Ничем. У меня не получится открыться ему. Я слишком боюсь разочаровать его ещё сильнее, да и флэшбеки никто не отменял. Ебано. С мыслями о том, как бы я мог поблагодарить Тревора, не впуская того в свою жизнь и не портя ему его собственную, я, не раздеваясь, завалился на кровать.Мишка, хоть и почти мой ровесник, хоть и пережил столько покушений на свою плюшевую жизнь, а всё равно очень мягкий. Пахнет стиральным порошком, сигаретами, спиртом и бумажными листами. Я прекрасно знаю каждый из этих запахов, но никогда не думал, что их безумное сочетание может быть таким гармоничным. Правда, я не совсем понимаю, причем тут запах спрессованной в листы древесины. Не похоже на книги. Интересно, почему этот избитый и заботливый по отношению ко мне парень пахнет ещё и бумагой. Сжимая плюшевого мишку с невероятным запахом, строя теории о том, кем является мой младший брат, и думая, во что превратится моя жизнь в ближайшем будущем, я провалился в сон, который сулил лишь кошмары за отсутствием проспиртовки организма, проведшего больше, чем пятнадцать лет вне этой семьи, и ныне вернувшегося без надежды на то, что ему в ней место.