Карл знал, он и сам слишком изменился за последнее время. А ещё, он просто не имел права считать, что ему больнее всех. Он ревностно хотел оставить всю боль только для себя, как будто даже это было величайшем сокровищем, но видимо стоило принять, он не один кому хотелось лезть на стену и выть от отчаянья.